Возьмет и выключит процессор —
С улыбкой: «Я вас не люблю…»
И все. Finita la… И – Yes, Sir [2] Читается: «финита ля и – йес, сэр». Finita la (commedia).
—
Как говорил один профессор, —
Привет семье, аля-улю.
«Да плевал я на ваши законы —…»
Да плевал я на ваши законы —
Не смирюсь, не пойму, не прощу.
Дед пускал под откос эшелоны,
Я – всю вашу эпоху пущу.
Не за то, что вы жрали и пили
И в шампанском купали блядей,
А за то, что вы души растлили
У ни в чем не повинных людей.
На пустой «исторический прочерк» —
На бессмысленный ваш балаган —
Хватит пары проверенных строчек,
Музыкальных моих партизан.
И на очередном перегоне,
Просыпаясь по малой нужде,
Вы проснетесь не в мягком вагоне —
Вы вообще не проснетесь нигде.
Горний звук – он пощады не знает.
Потому что любовью горит.
«Это музыка путь освещает»?
Это музыка рельсы взрывает,
По которым эпоха гремит.
«Мы перешли на ты. Как водится – в постели…»
Мы перешли на ты. Как водится – в постели.
Такой вот брудершафт. Не хуже всех других.
У мира есть слова – как родинки на теле.
Не много их таких.
Но даже и они в своем беззвучном танце,
Увы, слегка не те и не о том слегка.
Вначале падал дождь.
Потом светило солнце.
Потом шиповник цвел.
И плыли облака.
1 июля 2008 г.
Они приходят и уходят,
И в небе серо-голубом
Беззвучно песнь свою заводят
О дорогом и о былом.
О том, что всё на белом свете
Надеждой призрачной живет
На то, что никому «не светит»,
На то, что не произойдет.
Всё не сбывается. И руки
Напрасно тянутся к рукам,
Невоплотившиеся звуки —
К несуществующим строкам.
И те, которые оттуда
Тебе сочувственно молчат,
Ждут не прозрения, не чуда, —
«Немного нежности» – отсюда,
От подрастающих волчат.
«Играй нам, Сима. Ты не знаешь…»
…И небо синее, как пятна
Чернил на пальчиках твоих.
Игорь Чиннов
Играй нам, Сима. Ты не знаешь
сама, о чем играешь нам.
Неверным пальчиком по краеш —
ку-ку, ку-ку холодных клавиш —
перебираешь жизни хлам.
Ку-ку, ку-ку, играй нам, Сима,
пускай фальшивишь ты, пускай
порою попадаешь мимо
привычных нот, не умолкай,
не прекращай. Играй нам, Сима,
в свои неполных восемь лет
о том, что всё непоправимо,
о том, что жизнь проходит мимо,
и как она невыносимо
красива. И спасенья нет.
«Часовые имперских традиций…»
Часовые имперских традиций,
Простоявшие жизнь на посту,
Вам бы лучше совсем не родиться —
Обойти этот мир за версту,
В эмпиреях, других ли эонах
Провитать, проблистать.
Нам ведь мало – в вагонах зеленых
Петь и плакать. И плакать опять.
Нам ведь хочется в желтых и синих,
Непременно в отдельных купе,
Непременно в отдельных Россиях,
И т. д., и т. п.
2010 г.
«Желтые листья лежат на земле…»
Желтые листья лежат на земле.
Пеплом подернулись угли в золе.
Ветер не дует. Костер не дымит.
Грубыми досками дом наш забит.
Где эта улица, где этот дом…
Речка течет под железным мостом.
Черные елки стоят вдоль реки.
В лодках сидят на реке рыбаки.
Серая, бурая в речке вода,
Едут над ней по мосту поезда.
Едут-поедут, но – никогда,
Чтобы оттуда, только – туда.
«В порыве самообольщенья…»
В порыве самообольщенья
Порой мне кажется, что вот:
Я напишу стихотворенье —
Оно меня переживет.
Пройдут года, десятилетья,
И над могилою моей
Младой и незнакомый Петя
С подругой милою своей
Появится и тихо скажет:
«Хороший, Маша, был поэт».
И как-то грустно станет Маше.
Впервые за шестнадцать лет.
«Пруд пожарный деревенский…»
Пруд пожарный деревенский
Отражает облака,
Сосны, ветер и шиповник,
Человека у сосны.
Вот стою над этим прудом,
Мой притоплен «телевизор» [3] Небольшая рыболовная сетка, «экран».
,
Выцвела его бечевка,
Износилось полотно.
Много продрано в нем дырок,
Но еще остались части
Целые, и в эти части
Попадают караси.
Читать дальше