Игорь Ткачук - Вспомните, ребята!

Детей у Жангуровых не было, и Кузьмич охотно возился со мной. С восьми лет стал брать меня, Славика, а однажды и Колю Ема, в трех-, а иногда четырехдневные лесные походы на рыбалку. Очевидно, для этого использовались дни отпуска или отгулы. Кузьмич, по национальности коми-зырянин, свободно ориентировался в лесу, знакомил нас с азами жизни на природе, обустройством ночевок у костра. Учил варить похлебку из случайно добытого корма, открыл секреты приготовления пойманной рыбы и печеной в золе картошки. Первые впечатления от ее вкуса мне не испортила даже ночь, проведенная в мокром лыжном костюме из байки. В этой одежде я прыгнул перед вечерним чаем в прибрежную колдобину Ассы вслед за сорвавшимся с руки котелком Кузьмича. Увы, военный трофей старшего друга плыл быстрее.

Этой потерей в тот раз дело не ограничилось. Нас сопровождала собака Веста, ирландский сеттер, принадлежавшая заводскому сварщику Орькову. Эту суетливую рыжую красавицу укусила в морду гадюка. В тот день змеи встречались трижды: в бурьяне у дороги, на толстом стволе дерева (Коля Ем зарубил ее обломком ржавого кинжала, приспособленном для рубки хвороста) и даже в реке. На отмели противная тварь проскользнула между ног, когда я хотел зачерпнуть воды. Щеку Весты раздул флюс. Через некоторое время собака исчезла. Домой мы вернулись без нее, сообщив о происшествии Орькову. К нашей великой радости, Веста, до крайности изможденная, но без флюса, самостоятельно вернулась домой через три дня. Кузьмич пояснил, что она лечилась травами.

Врожденная тяга к перемене мест побуждала Кузьмича периодически кочевать по консервным заводам орджоникидзевского треста. Помню тоскливое чувство, когда Жангуровы, погрузив пожитки на полуторку, уезжали из Ассиновской в осетинский поселок – теперь город, Ардон на тамошний консервный завод. Зато не было пределов радости при встрече Кузьмича, вернувшегося через год на прежнюю должность. В следующий раз он отбыл в Орджоникидзе в качестве главного механика стеклотарного завода. В тот год летом по приглашению Жангуровых и с согласия мамы я гостил у них в этом городе в течение нескольких дней. Кузьмич и Мария Павловна жили в центре, в комнате пятиэтажного дома, жильцы которого вечерами прогуливались по огороженной перилами плоской бетонированный крыше. В этом доме я впервые увидел санузел. Мария Павловна показывала городские достопримечательности. Кузьмич провел экскурсию по цехам завода. Поразительно выглядели печи для плавки стекла. Металлический пол вибрировал под ногами от гула вентиляторов. Емкость с расплавленным стеклом просматривалась сверху через специальное отверстие. Выходили из форм и плыли по конвейеру только что отлитые трехлитровые баллоны. Первоначально красные сосуды светлели по мере остывания. В конце пути трехпалая металлическая «рука» аккуратно брала готовые емкости за горло и переставляла в штабель. Один рабочий ловко прикурил от красного бока стеклотары самокрутку. Удивительным казалось поведение трехпалой «руки», совершавшей лунатические движения над конвейером даже отсутствии баллонов. Иногда «рука» промахивалась, и изделие падало на кафельный пол. В этих случаях осколки сбрасывались в печь для повторения цикла.

На заводском дворе Кузьмич позволил исследовать разбитый немецкий танк, из которого, по словам старшего друга, вырезали автогеном куски металла для нужд механического цеха.

Конечной точкой кочевых перемещений Жангуровых стала Республика Коми. Из письма Марии Павловны мы узнали, что Кузьмич умер там в середине 60-х.

Заметное место в детстве занимали няни Вера и Катя Петраченковы. Точнее, нянькой была 14-летняя Вера, напоминавшая лицом васнецовскую Аленушку. Она возилась со мною с грудного возраста до перехода в детсад. Как это сочеталось с яслями, не помню. Очевидно, это было во внеясельное время. Двенадцатилетняя Катя, худенькая лисичка, помогала Вере. Сестры жили с матерью, рабочей завода, в собственной хате в станице. У них имелась корова. Отец нянек, терский казак, погиб на фронте. Иногда девочки приводили меня к себе в гости. В их саманной хатенке наша компания размещалась на лежанке русской печи. Там Вера и Катя рассказывали страшные сказки и «правдешные» истории о ночных прогулках по улице соседки-ведьмы, превращающейся в тележное колесо.

Однако страшнее сказок мне представлялась висевшая в рамке на стене закопченная картина с изображением гордо выступающего петуха. Не могу сказать, почему алый гребень птицы и перья с золотистым отливом вызывали у меня отчаянный крик. Тем более, что живых петухов я не боялся. Няньки не сразу поняли причину испуга. Впоследствии при моих посещениях они демонстративно запирали петуха в холодное горнило печи и закрывали его задвижкой.