Майя Сохумели - Сухуми - зеркало воспоминаний

Воскресное утро, бабушка ворвалась ко мне в комнату со словами: «Кристе Агсдга» («Христос Воскрес»). Она стояла над моей головой с крашеными яйцами в ожидании пасхального ритуала.

– Ауффф, беби, чуть позже он не мог воскреснуть, а? – полусонный, сказал я.

Как только я произнес это, бабушка влепила мне хорошую оплеуху, которая пробудила меня ото всех сонных грез. В нашей семье главной была бабушка, поэтому на всей советской земле в нашем доме главенствовала христианская идеология, которую бабушка вложила в меня с самого рождения. Когда я родился, она тайно крестила меня, а после на каждый церковный праздник водила на службу, учила молитвам. Все до того момента, пока я не пошел в школу и не столкнулся с атеистичным взглядом не только нашего биолога, но и почти всего преподавательского состава.

Но даже несмотря на советскую власть, в Сухуми большинство все же отмечало Пасху. Это можно было заметить по настроению в городе, по тому, как все выбегали во двор с крашеными яйцами. В каждом доме был кулич, из каждого дома доносился запах жареного поросенка, которого принято резать на Пасху.

Куличи, кстати, достать было совершенно невозможно – в магазинах не продавали куличи, только один кекс «Весенний», который и был подобием Кулича. Поэтому все обращались к моей бабушке, которая пекла две ночи для соседей и нас. Все знали: у Циалы самые вкусные куличи с огромным количеством изюма и творога.

Мое утро началось очень рано, ни одно воскресенье не начиналось для меня в 8 утра, кроме пасхального. Но плохое утреннее настроение быстро сменялось на более задорное, стоило мне только выйти во двор и выиграть у ребят в битве на самое крепкое пасхальное яйцо.

У меня была своя хитрость, с ночи я оставлял яйцо в морозилке, успевал им выиграть у двух трех, пока яйцо не прогревалось на солнце, а после вновь бежал за другим, дожидавшимся меня в морозильной камере. Но был у нас во дворе один хитрец, так он умудрился выиграть всех, покрасив яйца цесарки. У цесарки очень крепкие яйца, поэтому все были повержены, даже я со своими холодными яйцами.

Яйца цесарки очень дорого стоили, каждый из мальчишек хотел их добыть. Некоторые даже умудрялись где-то купить декоративные деревянные яйца, но их сразу разоблачали, потому что деревянное яйцо отличалось по весу. Местные власти всеми способами пытались помешать людям отмечать Пасху, но у них ничего не получалось. В канун Пасхи по телевидению показывали лучшие заграничные фильмы, которые обычно считались запрещенными. На что только не пойдешь, лишь бы не пустить людей в церковь, но люди все равно шли. Кстати, шли не только бабушки со своими внуками, но и молодые женщины и мужчины.

В школах нам официально запрещали приносить на уроки крашеные яйца, но я точно знаю, что завтра в школу все придут с главным символом Пасхи и на переменах устроят чемпионат. Я не знаю, какой смысл запрета, когда все его нарушают. Директор школы все прекрасно понимала, потому что после нас весь школьный двор был в яичной скорлупе и яйцах, ведь никто их не ел – весь интерес был в том, чтобы удариться с противником. Два года подряд они стали переносить воскресные и рабочие дни: сделали пасхальное воскресенье рабочим за счет Первомая. Всех строго-настрого предупредили, что надо прийти, пересчитывать будут.

В тот день, помню, как меня также разбудила бабушка и говорила, что надо идти в школу, а у меня не было никакого желания. И я ей сказал, что мне приснился ангел, который за руку вел меня в церковь. Бабушка даже расплакалась и сразу же повела меня в церковь. Час простоять на службе или 5 уроков мучиться в воскресенье? Да простит меня моя директриса, но все же я отдал душу религии и выходному.

Потом директор вызывал к себе, пришлось от родителей объяснительную записку приносить. А мне никак нельзя было совершать ничего плохого, потому что у меня 9 класс и я выпускался из своей любимой школы.

Мой последний звонок был самым приятным воспоминанием последнего грандиозного мероприятия.

Я заканчивал 12 среднюю школу города Сухуми с надеждой больше никогда не возвращаться в стены этого концлагеря. Так я шутил, хотя учеба мне всегда давалась с трудом, а учителя меня называли хулиганом и будущим диссидентом. Возможно, они и были правы, но хулиганом я не стал, а диссидентом не успел. На протяжении всей учебы мы ждали этого дня, и когда он наступил, мы просто ликовали. Бабушка с утра отгладила мою накрахмаленную рубашку, а когда я одевался, она стояла в уголочке и плакала.