Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья

Неподалеку от нас крутилась воздушная карусель - это отбивалась от вражеских истребителей пара нашего прикрытия. Но наблюдать за воздушным боем было уже некогда - на встречных курсах к нам мчались несколько групп "фоккеров", по четыре-пять машин в каждой. Они атаковали одновременно с двух направлений, чтобы распылить огонь наших штурманов и воздушных стрелков-радистов.

И тут ведущий - майор Панков допускает досадную ошибку - увеличивает скорость. Я, его ведомый, на полных оборотах двигателей с трудом удерживаю свое место в строю. Оглядываюсь назад. Строй бомбардировщиков растянулся, огневая взаимосвязь нарушилась, и враг сразу получил большое тактическое преимущество. Он начал со всех сторон терзать предоставленные самим себе самолеты. Загорелся один бомбардировщик, второй, третий... А враг все наращивал силы и, пользуясь отсутствием прикрытия, буквально издевался над нами.

Еще одна атака четверок ФВ-190, и загорелось левое крыло моего самолета. Решительно разворачиваю машину на курс, кратчайший к линии фронта, запрашиваю у штурмана расстояние и время полета до линии боевого соприкосновения. Николай Николаевич Пупышев отвечает: "Двадцать пять километров, четыре с половиной - пять минут". Эти цифры подходящи для нормальных условий полета. А тут, как на грех, отказывает левый мотор. Скорость падает. Значит, к расчетным надо прибавить еще одну-две минуты, отразить еще одну-две атаки. Отобьемся ли?

Полет на одном моторе меня не особенно смущал: машина шла со снижением, скорость упала пока незначительно, рули оставались эффективными. Но нагрянула новая беда - пожар... Пытаюсь сбить пламя скольжением, а оно словно прилипло к обшивке, подбирается все ближе к фюзеляжу, уже облизывает элерон. В голове проносятся разные мысли. Что делать? Приказать штурману и стрелку-радисту приготовиться к оставлению самолета? Однако прыгать им сейчас очень опасно: под нами боевые порядки вражеских войск.

За самолетом тянется густой шлейф дыма, с крыла срываются огненные языки. Это видно не только нам, но и нашим врагам. Упустить такую верную добычу они, разумеется, не захотят.

Высота -1500 метров. Внизу отчетливо просматривается местность, изрезанная окопами и ходами сообщения. Продолжаю полет по прямой, выжимая из машины все, на что она способна. В это время справа сзади метрах в пятидесяти, в непростреливаемом секторе, появились два "фоккера". Они пока не проявляют агрессивных намерений, словно выжидают, когда Пе-2 рассыплется сам. Эх, если бы можно было сманеврировать и полоснуть по фашистам из крупнокалиберных пулеметов. Но было не до маневров. С невероятным трудом я удерживал машину от сваливания. Обгоревший элерон, деформированное по жаром крыло и бездыханный мотор - все давало о себе знать. Языки огня и клубы дыма тянулись к хвостовому оперению, заволокли кабину воздушного стрелка-радиста. Запрашиваю Игоря о самочувствии, хотя понимаю, что ничего хорошего он сказать не может. Но мужественный воин чуть хрипловатым голосом отвечает: "Все в норме, готовлюсь к отражению очередной атаки..."

Вражеским истребителям, видимо, надоело пассивное ожидание развязки. Готовясь к очередной атаке, они повернули в нашу сторону и на секунду вышли из непростреливаемой зоны. Тотчас же загремели пулеметы Пупышева и Копейкина. Ведущий "фокке-вульф", словно натолкнувшись на невидимое препятствие, перевернулся вверх пузом и, оставляя шлейф черного дыма, рухнул вниз. Его напарник, как ужаленный, шарахнулся в сторону и больше не появлялся. Куда-то исчезли и остальные вражеские истребители.

Казалось бы, можно теперь вздохнуть спокойнее, но наше положение с каждой секундой становилось все более критическим. Самолет летел на высоте не более сотни метров с непоправимым левым креном. Из вражеских окопов и траншей но нему палили не только пулеметчики, но и стрелки. О том, что далеко не все пули пролетали мимо, можно было судить по внезапно усилившемуся притоку дыма в кабину. Удушливыми струями он втекал через пробоины, выжимая из глаз слезы, раздирая горло. Но и до посадки, вернее, до того момента, когда растерзанная, пылающая машина перестанет держаться в воздухе и упадет на землю, оставалось совсем немного.

Вот уже огонь прожег левый борт фюзеляжа и заметался по кабине. Начала гореть пола моего реглана. Я сбил пламя перчаткой, однако обуглившаяся кожа продолжала тлеть. Дымился и комбинезон. Острая боль быстро распространялась по всему телу.