Юрий Жуков - Люди сороковых годов

Виталий Бобров, который когда-то играл с Бочковским в футбол, - он был в защите, а Володя в нападении, - писал: "К своему огорчению, я не знал, что Бочковский учился в Харьковском танковом училище; ведь я проходил обучение почти рядом - в нескольких стах метрах - в Харьковском пехотном училище, а случай встретиться не помог. Потом был фронт, и нас разнесло в разные стороны. Сейчас работаю секретарем парткома в совхозе "Красная житница" Оренбургской области".

П. М. Шакалов - учитель, живущий нынче в селе Артюшкино Ульяновской области, вспоминал: "Приехал к нам Володя из Тирасполя - веснушчатый, круглолицый, хорошо упитанный мальчишка. В летнее время от морской воды и солнца его чуб принимал рыжий оттенок и торчал, словно плавник у ерша. Особой задиристостью он не отличался, но ребята его уважали. Передайте ему привет от алуштинцев, с которыми я встречаюсь каждый год, когда приезжаю в отпуск. Один из них работает в Артеке, капитаном пионерского флота. Зовут его Сергей Засядько".

Анна Таракчиева, которую судьба занесла в город Кировакан Армянской ССР, - она работает там в Тоннельно-мостовом отряде № 2, - прислала мне школьную фотографию, снятую 1 мая 1937 года, когда Бочковский учился в 6-м классе, а она в 5-м, и они дружили. "К их выпуску, - писала она, - я процитировала очень неумелые, но написанные от души стихи, которые и на стихи-то непохожи: "Будьте артистами, будьте пилотами, будьте танкистами, будьте детьми, достойными родины славной своей!" И вот, в отношении Володи стихи эти оказались вдруг пророческими, он действительно стал танкистом, да еще каким - Танкистом с большой буквы!"

Копии всех этих писем я тогда же передал генералу танковых войск Бочковскому).

После ожесточенных мартовских боев командарм вызвал Бочковского и сказал ему:

- Вот что, Володя, поработал ты хорошо, честно заслужил свою Золотую Звезду и повышение по службе. Но я понимаю, что у тебя сейчас на душе все же кошки скребут. Мне говорили, что ты так и не получил ни одного письма из освобожденной Алупки. Так вот, врачи дают тебе месячный отпуск, чтобы долечить левую лопатку (мне говорили, что твой остеомиелит опять дает сильное нагноение). Поэтому властью, мне данной, предоставляю тебе полуторку и пять бочек бензина на дорогу - поезжай-ка ты в Крым. Там и свой остеомиелит подлечишь на солнышке и, быть может, узнаешь что-нибудь о родных.

Бочковский стал по команде "смирно" и приготовился отчеканить слова благодарности, но что-то клещами сжало ему горло, и на глазах выступили предательские слезы. Командарм осторожно обнял его за здоровое плечо:

- Ладно, Володя, не надо... Поезжай...

Назавтра Бочковский укатил на юг. На всякий случай он заехал в Тирасполь - поискать знакомых по старым адресам, и, к величайшему удивлению и радости своей, вдруг встретил там поседевшую мать, уже утратившую надежду увидеть когда-нибудь своих сыновей. Она, плача, рассказала Володе, как жестоко преследовали оккупанты родителей офицера. Отца угнали в Германию. Он прислал оттуда письмо: "Нахожусь в Дармштадте, северные лагеря, барак № 4. Работаю на черной работе". На этом связь оборвалась...

- Теперь вы понимаете, как важно мне дожить до Германии, - тихо сказал в заключение Бочковский. - Всю ее пройду насквозь, а отца разыщу и за потерянных друзей расплачусь... Отцу за пятьдесят... Доживет ли до встречи?

* * *

И еще одну реликвию возит в своем сундучке Бочковский: это обуглившаяся по углам записная книжка в черном клеенчатом переплете. Это все, что осталось ему на память о юном друге Юре Соколове, которого он похоронил 7 июля 1943 года под Обоянью.

- Вот, почитайте, - глухо говорит он. - Какой был человек!

Записи в книжке начинаются формулами аэродинамики: силы сопротивления, тяга винта, угол атаки... Он мечтал до войны стать летчиком. Авиация его влекла и потому, что брат девушки, которую он любил, был пилотом, они дружили.

"27 февраля 1941 года. Разбился Гриша (брат Нади)" - записано в дневнике Соколова.

Но это трагическое событие не отвлекло его от авиации. Наоборот, он еще более решительно добивается посылки в летную школу. Он хочет заменить в строю брата Нади, - Надежды Губаревой. Ее имя часто встречается на этих обгорелых страничках, но даже наедине с собой Юра Соколов был скуп на слова. Только один раз после слова "Надя" он вдруг записал: "Счастье мое я нашел в нашей дружбе с тобой. Все для тебя - и любовь, и мечты..." Товарищи слыхали, как перед последним боем он сказал своему ровеснику Шаландину, которому было суждено погибнуть почти одновременно с ним: "Если что-нибудь случится, напиши Наде. Запомни: Москва, Сокольники... дом 21". Название улицы друзья в суматохе запамятовали. В свой дневник Соколов записывал только самое важное, что было в его короткой жизни: