Юрий Жуков - Люди сороковых годов

Сипович понимал, что близится все же та страшная минута, когда немцы ворвутся в траншею. Оглушенные канонадой, ослепленные блеском разрывов, бойцы Соколова продолжали отчаянно сопротивляться, но количество защитников траншеи все уменьшалось. Предвидя, что борьба с гитлеровцами будет длительной, Сипович берег свой маленький резерв до последнего часа. Пока что бойцов Соколова, принимавших на себя всю тяжесть немецкого удара, поддерживали соседние группы, придвинувшиеся вплотную к этому рубежу, и своим яростным огнем затруднявшие немцам подход к нему.

Глубокой ночью пришлось все же пустить в дело резерв. Автоматчики и стрелки с ходу вступили в бой. Кипение его достигло высшей точки - к этому времени на одном участке немцам удалось-таки ворваться в траншею, и они пустили в ход ручные огнеметы и гранаты. Гранатами дрались и наши бойцы.

Усталый, сражавшийся двое суток без передышки парторг четвертой роты старший сержант Тверев провел знакомыми ему ходами сообщения бойцов резерва, группу за группой, и они в ночном мраке обрушивались на гитлеровцев, забрасывая их гранатами. Оглохший от канонады комсорг батальона ожесточенно стрелял в немцев в упор из автомата. Командиры дрались рядом с бойцами врукопашную. В эту-то страшную предрассветную пору на поле боя появился и сам Сипович. Внешне спокойный, как всегда подтянутый и аккуратный, он пришел на изрытый снарядами командный пункт батальона, ободрил командиров, сообщил, что генерал шлет свой резерв и что надо продержаться еще немного, чтобы гитлеровцы поняли - им здесь не пройти.

И вот критический момент пришел и прошел. На долю немцев не пришлось больше ни грамма удачи. Им не удавалось продвинуться вперед ни на один метр.

Раннее июльское утро озарило страшную, залитую кровью, заваленную мертвыми телами, полуразрушенную траншею. Сооруженная в виде пуквы П, она делилась теперь на две неравные части: большая половина ее находилась в наших руках, и только один отросток был в руках у немцев. Обескровленные, деморализованные солдаты Гитлера были бессильны продвинуться дальше, и фронт так и замер на долгие одиннадцать дней - противников разделяли сорок метров; они перестреливались, выглядывая из-за угла траншеи, а дно ее на "ничьей" земле минировали.

Двадцать второго, когда наши войска заканчивали очищение плацдарма, захваченного немцами, пошли вперед и воины Сиповича. Ведя жестокий бой под градом снарядов и мин, они шли вперед, шли грозно, неотвратимо, как олицетворение возмездия за поруганные рубежи, за окровавленную траншею, за ту страшную ночь, когда горсточка наших воинов противостояла двум батальонам, вооруженным автоматами, огнеметами и всеми ухищрениями адской военной техники последнего образца.

Теперь на освобожденном рубеже снова тихо. Бойцы выгребают из блиндажей немецкие каски, противогазы, шинели, жгут фотокарточки, брошенные немцами, вышвыривают из окопа пустые бутылки с чужими этикетками - чтоб и духом вражьим не пахло. Саперы спешат заново укрепить отвоеванный рубеж, восстановить полуразрушенные дзоты, минные поля, заграждения, хотя теперь никто не думает, что в этих окопах придется надолго задержаться. Все мечтают об одном - о наступлении...

Чтение приказа окончено. Над лесом разносится громовое солдатское "ура". Сипович подает знак, и ликующие крики стихают. Из-под сени деревьев выступает вперед знаменщик. Он высоко держит горделивое алое знамя, на котором сверкают золотом слова "За нашу Советскую Родину!". Солдаты стоят, не шелохнувшись, по команде "смирно". Взоры всех обращены к этому полотнищу, священному для всех. Немного волнуясь, командир говорит:

- Солдаты! Вот наше знамя. С ним мы прошли большой путь. Я сражаюсь под ним со дня основания полка. Оно реяло над нами в дни славных боев зимней кампании. Оно сопутствовало нам в нынешних боях. Никогда и нигде мы не нанесли никакого ущерба его чести. Никогда и нигде мы не опозорили его трусливыми либо неумелыми действиями...

- Смотрите же, - говорит строго Сипович, обращаясь к пополнению. Ветераны надеются, что вы с честью продолжите историю нашего полка. Впереди у нас - дальняя дорога, много будет на этом пути трудного и славного, горького и сладкого. Смотрите же, говорю еще раз, не опозорьте нашей чести!

И вот уже произнесена клятва на верность знамени, и прогремело традиционное "ура", и снова застыли батальоны в железном строю. Плывет через лес алое знамя, покачиваясь над широкими плечами знаменщика. Шагают четким военным шагом ассистенты, и взвод лучших из лучших автоматчиков, заслуживших почет пройти караулом у знамени, марширует за ним.