Василий Ершов - Рассказы ездового пса

И покатились.

В углу темного перрона мы выключились. Пар валил из подмышек. Звенящая тишина навалилась тяжкой усталостью. Обрывки мыслей потихоньку собирались воедино; голова пылала.

Как же так? Как мы попались? Как купились?

– А ну-ка доставай прогноз.

– Да что доставать – там везде «ХОР».

– Давай, давай, где тут? Так… Норильск, Хатанга, Игарка, Уренгой, Надым, Ханты, Норильск…

– Норильск уже был.

– Погоди, погоди! Снова Норильск, внизу допечатано! Корректив! Й-е…

– Ну?

– Корректив: видимость 200, туман, вертикальная видимость 60.

– Временами?

– Нет, основная.

Жар снова ударил в голову. Такое ощущение, наверное, бывает, когда подошел к гаражу, дернул дверь – а она открыта… и машины нет!

Так вот что означали две нижние строчки в бланке прогнозов, полученных нами при подготовке к полету из Уфы в Норильск: я, опытный капитан, принял решение на вылет ПО НЕЛЕТНОМУ ПРОГНОЗУ! Норильск к нашему прилету должен был закрыться! Как мы просмотрели эти, допечатанные в последнюю минуту бледные машинописные строчки под всем списком аэродромов… не знаю. И вот теперь сидим в темноте, ждем инспектора и договариваемся, что и как ему врать. И как уфимский диспетчер выпустил нас – он же тоже изучает прогнозы и сидит там для того, чтобы проконтролировать мое решение. И он, как и я, купился!

Позор жег; Филаретыч, обычно активно участвующий в процессе принятия решения капитаном, чувствовал свою долю вины; весь экипаж придумывал предстоящие увертки и оправдания перед бездушным дядей… А я все задавал себе вопрос: как же так? Как же это я повез двести человек, ребятишек, в закрытый туманом аэропорт, как я допустил такой риск: чуть не угробил детей! Господи, спаси и помилуй!

Но делать нечего. Детишек увезли в ночь, мы пошли следом, остывая в рубашках на очень свежем воздухе, насыщенном влагой.

Аэропорт Надым в то время был – одна бетонка. Несколько временных строений заменяли аэровокзал и всю инфраструктуру. Женщины, сопровождающие детей, проявили изумительную пробивную силу, связались с властями – и к утру дети были накормлены и где-то размещены на отдых; мы вернулись на самолет и скоротали ночь на креслах в салоне. Я не спал, мучился совестью. Никакому инспектору мы были не нужны: мало ли по какой причине закрылся Норильск – удивительно скорее то, что он вообще открывается.

Он и открылся к обеду. Все службы аэропорта искренне желали как можно скорее избавиться от свалившегося на голову лайнера с двумя сотнями ребятишек, которые заполонили всю территорию. Поэтому нас как можно скорее выпихнули на Норильск.

В год Чернобыля красноярские летчики освоили новую для себя трассу Красноярск – Запорожье. Промежуточная посадка была в Горьком. Лету от Горького до Запорожья часа полтора-два; да полтора часа стоянки в Запорожье; да снова полтора часа до Горького – получалось три посадки за пять часов.

А жара в Европе тем летом стояла страшная: в Запорожье днем жарило плюс тридцать шесть, в Горьком тридцать два…

Ночующие в Запорожье экипажи жили в летной гостинице, устроенной на верхнем этаже аэровокзала, под стеклянным куполом, и можно представить, какой был у нас предполетный отдых. Существовали мы там по двое-трое суток, и все время экипаж с проводницами плескался в омерзительно цветущей сине-зелеными точечными водорослями днепровской воде.

Ругать или не ругать тот развитой социализм… но чудный Днепр – угробили, как, впрочем, и Волгу, и Ангару… кто ж думал тогда об экологии – когда совсем недавно партия торжественно пообещала народу коммунизм: вот он, уже завтра… поднатужьтесь… повернем реки вспять…

И тут грохнул Чернобыль. У многих тогда открылись глаза… кто научен был мыслить самостоятельно; ну а за нас – думали генсеки; и я со своим экипажем, где веря им, где сомневаясь, – уже через месяц плескался себе в облученной днепровской воде, периодически откапывая из теплого песка на речном дне бутылки с теплым пивом… что ж: до коммунизма недалеко, потерпим неудобства… предпоследний раз…

Конечно, никто в тот коммунизм не верил; впрочем, не особенно верили и в облучение. Если сейчас оглянуться – да вроде и не сказалось оно особо. Ну, нажил синдром хронической усталости – так было ж от чего уставать, чтоб этот синдром выработался да так и остался… уж до смерти.

Накупавшись в Днепре, шли мы на вылет, чуть вроде освеженные… до автобуса; а уж на аэродроме ждало нас пекло.