Сабрина Коэн-Хаттон - В пылу момента. Истории пожарного о непростом выборе между молниеносными и взвешенными решениями

Я потеряла счет незнакомцам, чью боль воспринимала как собственную. Жена, потерявшая мужа в автомобильной аварии. Ребенок, чей родитель погиб в пожаре. Братья и сестры, навсегда разделенные несчастным случаем, унесшим жизнь одного из них. Это длинный список. Все эти люди проснулись однажды утром, ожидая очередного обычного дня, однако их мир необратимо изменился.

Находя человека в горящем здании, не всегда сразу определяешь, жив ли он. Бывает, только положив руку ему на грудь, понимаешь, что от ребер остались одни угли.

Боль, которую я испытываю, называется эмпатией. Именно она заставляет меня проходить дальше и стараться больше. Я испытываю эмпатию не только к тем, кто на нас полагается, но и к тем, кто командует нами и кем теперь командую я. Мало осознавать лишь последствия того, что я прошу своих коллег сделать. Важно понимать, что они при этом чувствуют.

В физическом плане в том числе. Я понимаю, что значит войти в горящее здание в экипировке весом 23 килограмма и работать не покладая рук. Я знаю вкус пота под маской. Знаю, что чувствуешь, когда кусок каски плавится прямо над головой. И еще понимаю, что значит работа пожарного в эмоциональном плане. Я знаю, что значит ползти на животе к человеку на другом конце горящей комнаты, положить руку на его грудную клетку и понять, что от ребер остались одни угли. Знаю, что значит смотреть в глаза членам семьи, когда выходишь из пожара с пустыми руками. Знаю, как выглядит лицо, на котором угасла надежда. Я знаю, что значит двигаться дальше, когда хочется остановиться.

В полной мере я осознала, что такое эмпатия, после одного пожара, на котором мне довелось присутствовать. Этот инцидент позднее лег в основу одного из важнейших для пожарно-спасательной службы психологических исследований и побудил к дальнейшему изучению психологии командования в чрезвычайных ситуациях.

Нашу команду вызвали на пожар, в котором один из нас получил серьезные ожоги. На месте присутствовал только один пожарный автомобиль, и я знала, что Майк, впоследствии ставший моим мужем, работал в том расчете. Вероятность того, что обожженный – он, была один к четырем.

Помню, как я услышала сирену и помчалась в пожарное депо. Несколько пожарных уже стояли у телетайпа и внимательно читали распечатку.

– Что там у нас? – спросила я.

Никто не ответил. Я посмотрела на Билла, начальника пожарного расчета.

– Пострадал пожарный, – в итоге ответил он. – Кого-то обожгло. Похоже, сильно.

Я натянула сапоги и накинула подтяжки от брюк на плечи. Затем потянулась за курткой, и, когда просовывала руку в рукав, Билл продолжил:

– Это браво-два-ноль, Саб. Пострадавший в расчете Майка.

Пожарный не имеет права поддаваться эмоциям: холодный расчет и отрешенность – вот что нужно для спасения жизней.

Я замерла, так и не надев куртку. Я слышала его слова, но ощутила полную отрешенность от момента. Это было похоже на сцену в фильме, где главный герой стоит в центре кадра, а камера движется по периметру комнаты. Я затаила дыхание. Казалось, будто кто-то нанес мне сильнейший апперкот в живот.

Неужели теперь я оказалась на месте тех людей, которые просыпаются в ожидании кукурузных хлопьев и абсолютно обычного дня, а потом узнают, что их мир рухнул и навсегда изменился в одночасье?

– Ясно, – сказала я тихо. – Поехали скорее.

Я повернулась, схватила все необходимое и выбежала из дверей.

Мое сердце неистово билось. Внешне я старалась сохранять спокойствие, но внутри все горело. И это был худший огонь: тот, что все превращает в пепел.

В тот день на дежурстве нас было пятеро. Я сидела посередине кабины боевого расчета пожарного автомобиля и могла думать лишь о Майке. Это он? Он обожжен? Жив? Ему больно? Страшно? В то же время я пыталась сфокусироваться на том, что делать дальше. Если бы я мыслила здраво, то задавала бы вопросы о пожаре, рассматривала медицинскую укладку и размышляла, что из нее может понадобиться.

Для меня это были самые долгие 4 минуты 37 секунд в жизни. Именно столько мы ехали до места пожара. Все это время я испытывала смесь тошноты и оцепенения.

Когда мы подъехали, я вытянула шею, пытаясь увидеть в окно хоть что-то, что подтвердило бы или развеяло мои наихудшие опасения. Но голова Билла загораживала обзор. Билл сказал мне не смотреть в окно и оставаться в автомобиле. Я кивнула, но, как только он направился к выходу, незамедлительно последовала за ним. Я потянулась к медукладке и заставила себя взять ее.