Игорь Матрёнин - Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Вернёмся, однако, к днюхе. Кроме Володьки присутствовали ещё какие-то особи различных полов. Все «чегой-то» общались, заигрывали, строили планы друг на друга, закусывали… Я пил. Приходя в подобную компашку, я моментально, классовым чутьём чую – здесь мне, «вшивому интеллигентику» и доходяге никто не даст. Это я отчетливо понимал и в любых других компаниях. Словно кармическая фраза из моей же (уж извините) песенки «с кем угодно, только не со мной» навсегда заколдовала меня, и я смирился.

Выпито (и буквально через час) было весьма и весьма немало. Закуской в подростковом возрасте я не интересовался и даже по-панковски брезговал. Такая вот детская бравада приводила в состояние сакральное и даже «архетипическое». В бойкой компашке все давно определились с парами, и единогласно решено было произвести променад, естественно, с вариантами хат без родителей и садово-парковых участков, где можно было скрыться от любопытствующих глаз. Я был уже вполне себе «за», ибо в душной атмосфере стало как-то уж совсем тоскливо и по пролетарски просто. Но! Сметливый Володька заприметил «преступно-халатно» забытую бутылочку «беленькой», совершенно даже не распечатанную… Так просто уйти он не мог. Всеми силами убеждения и чарами души он просил присутствующих добить «манкированную» обществом «поллитрушку». Согласился только я – а почему бы и нет… Хоть какой-то панк-рок. Мы деловито сели друг напротив друга и стали размеренно наливать рюмочки и методично выпивать… Без закуски. Без пауз. Без лишних слов и телячьих нежностей.

И вот «историческое действо» было завершено, и посему пришла законная пора откланяться. Я был бодр, но деликатно отказался от дальнейшей прогулки. Зря, кстати – ибо потом поговаривали, что одна жаркая тётенька всё же томно заглядывалась на меня, но думаю, это было сказано так, из милосердия.

И я остался один-одинёшенек, когда в смятении осознал, как это я в одно мгновение так зверски окосел. Нет, слово не то… Я «гармонично впал» в единство с Космосом и Мировой Душой… Я шёл, затейливо заваливаясь вправо и влево, оживлённо разговаривая со всеми вокруг, а больше сам с собой, истово выкурил пачку сигарет подряд, не докуривая и бросая, сердясь на каждую паршивку-сигарету, за то, что «какая-то ты не такая». Последние три я просто прикурил и немедленно казнил об асфальт. Долго я сиживал в благости на каждой лавочке, включая те самые зелёненькие из детства, что в заводском скверике. Само собой, мне стало худо, и я, едва уже похожий на землянина, прибыл крайне тёпленьким в руки любимой мамы, кричавшей про то, что «как же ты пьян, ты страшно пьян!». А я, предельно сосредоточившись (насколько смог), ответил ей с комсомольским вызовом: «Да я вообще сегодня ни капли!». И мирно опал на кроватку…

Бог ты мой, когда же закончатся эти мои вечные, как вино библейского Ноя, «ни капли»? Никогда!

Трудовые лагеря… Что-то тоталитарное и околотюремное всегда мне слышалось в этом жутковатом словосочетании. В эти «комфортабельные коттеджи», типа «барак», без отопления, удобств, с рядами железных кроватей и «винтажных» тумбочек для личных вещей (жестяной кружки, пачки печенья… ну, помните) завозили нас, бесправных школьников в летние месяцы, чтобы официально эксплуатировать детский труд на полях бескрайней Родины. Я даже не помню, чего же мы там такого полезного делали-то. Наверное, пололи что-то чрезвычайно важное и нужное или, наоборот, собирали некий богатый урожай, но точно вспоминаю одно – уставал я тогда, как пёс и ненавидел весь этот «труд благородный» всею душой.

Однако трудовая священная обязанность была не самым жутким, как вы понимаете. Регулярные атаки дегенератов-старшеклассников и деревенских деградантов были настолько по тюремному не эстетичны и жестоки, что приводить живописных примеров, извините, не стану. Лишь поблагодарю судьбу, что выдержал это «замечательное» всё и не сломался, как некоторые бедняги-сокамерники, послабее духом, вот для них это на всю жизнь останется сущим адом… Да, не многим эти наши замечательнейшие учреждения под вывеской «Трудовые лагеря» отличались от реальной «зоны»…

Видимо, я всё-таки не настоящий писатель, другой бы с садомазохическим наслаждением вывалил всю эту «захватывающую» чернуху на белоснежные страницы и запросто показал жизнь такой, какая она есть, и захватило бы дух у «требовательного» читателя, который только и ждёт этого и сладко боится. Ведь в этом и есть суть и цель настоящей литературы, верно? Но я схитрю, в моем фантастическом мире всё будет чуть легче и красивее. А вот совсем мрачные стороны детской советской жизни распишет кто-то другой.