Борис Христенко - Повесть о пережитом

Ребята, которые побывали на месте казни, рассказывали, что действо это обставляется как спектакль. Собирается народ на поляну, на телеге привозят осужденных. В отдельном закрытом экипаже приезжает палач, одетый в сказочный наряд какого-то духа, со страшной маской на лице. Наряд в основном из красной материи с цветными поясами и лентами, украшенными бомбошками. Палач выносит меч, наверное тяжелый, так как держит его за рукоятку двумя руками. Конец меча расширен, как у ятагана, и зверски наточен. Чтобы народ убедился в остроте меча, палач кладет на него бумагу, дунет, и бумага разрезается пополам. В тот день казнили двух. Их поставили друг против друга, сняли колодки, связали руки за спиной. Поднять голову они уже по привычке не могли. Палач вышел на середину, исполнил нечто вроде танца, пофехтовал мечом, обкрутил его несколько раз вокруг себя, перебросил из руки в руку, покрутился возле осужденных, и никто не заметил, когда же все-таки отрубил он им головы. Есть в китайском народе такая страсть: обставлять всякие действия танцами, пируэтами, красивыми прыжками.

Японцы расправлялись с неугодными им китайцами без фокусов. Всех судили как диверсантов, и по законам военного времени процедуру эту упростили чрезвычайно. Видел собственными глазами. Взвод солдат привел на поляну четверых диверсантов. Из ближайших фанз силой выгнали все население на эту же площадку, чтобы смотрели и боялись. Поставили диверсантов со связанными руками на колени примерно через метр друг от друга. Солдаты отошли в сторону. Вышел незаметный до этого офицер. Полтора метра ростом, в зимней шапке с поднятыми ушами, высотой не меньше полуметра, долго возился с деревянной кобурой маузера, она у него от пояса доставала ниже колен. Вытащил ствол, подул на него и пошел вдоль дожидавшихся его осужденных. Приставлял ствол к затылку и нажимал курок, без всяких эмоций повторил это действие четыре раза. Убрал оружие в кобуру, что-то скомандовал, солдаты взяли карабины на плечо и строем ушли, а трупы валялись до ночи.

Маньчжурия. Заключенные

Начало XX в.

Во время военного конфликта на КВЖД, когда кому-то показалось, что можно устанавливать новые порядки, в наших учебных планах появились некоторые изменения: отменили новейшую историю, ввели китайский язык, сделали еще что-то не запомнившееся. В классе появился «сянь-шен» – по-китайски учитель. Восприняли мы эту новость по-разному. Самые рьяные призывали бойкотировать уроки сянь-шена, большинство осталось безразличными, а мне было просто интересно. Все новое мне всегда нравилось. Учитель китайского был человеком особенным. Прежде всего, он был не китаец, из Маньчжурии, отличался высоким ростом, светлым лицом, на котором можно было заметить румянец, мощным телосложением. Ничего такого за китайцами мы не знали. Уроки его были интересными. Кроме того, что само введение в новый язык он подал нам здорово, интригующе, свои уроки он часто прерывал рассказами об истории Китая и, в частности, народности маньчжур, к которой принадлежал сам, и древнем государстве Маньчжурии. Оказывается, в XVII веке могущественное племя маньчжур, населявших северо-восток Китая, завоевало Корею, Монголию и сам Китай, установило правление своей династии Цин над всеми территориями, создало могучую по тем временам армию и, может быть, существовало бы до сих пор, если бы не преобладающая численность китайцев, среди которых растворилось племя маньчжур, ассимилировалось настолько, что потеряло свое главенствующее положение. «Теперь, – говорил он, – трудно найти настоящего маньчжура, я – последний из могикан!» В китайском языке четыре тона, каждый тон меняет значение слова настолько, что запоминать нужно все четыре слова и не ошибиться при выборе тона. Он говорил: «Если вы будете знать 600 китайских слов, вы сможете объясниться с любым китайцем. Таким тезаурусом обладает средний китаец-кули, нигде и никогда не учившийся. Если сумеете овладеть запасом в 2000 слов, будете считаться интеллигентом. 5000 слов – это запас монахов-буддистов, пишущих книги. Отдельной строкой идет знание иероглифов – это есть то, что называется „китайской грамотой“». О себе сянь-шен говорил, что владеет не более чем 2500 словами, скромничал, наверное. Насколько он был образован, говорит такой пример. От него мы узнали, что в словаре Пушкина около 24 500 слов, а у Шекспира всего 18 000. И объяснял, что это не потому, что Пушкин в полтора раза грамотнее, а потому, что в русском алфавите 33 буквы, а в английском – только 28, у Пушкина было больше возможностей сочетания перестановок . Мы слушали рассказы сянь-шена с раскрытым ртом. Но конфликт на КВЖД закончился, старая администрация быстро отменила всякие нововведения, восстановила прежние программы, китайский язык из учебных планов исчез. Вместе с ним не стало сянь-шена, а зря. Многие из нас успели к нему привязаться.