Борис Христенко - Повесть о пережитом

Ташкент. Железнодорожный вокзал

1916

– Вы работаете на железной дороге. Вас должна интересовать не та вода, которую пьют в этих местах, а та, которой мы заправляем паровозы!

Проработал я в отделе недолго. Мама хотела, чтобы я продолжал учиться. Подал заявление в САГУ (Среднеазиатский государственный университет) и, к моему великому удивлению, был принят без экзаменов на 1-й курс химического факультета. Вовка определился на старший курс Консерватории по классу скрипки. Мне очень не хотелось учиться, а хотелось самостоятельности, первых заработков. Заботы матери меня откровенно тяготили.

Между тем в семье нашей назревал скандал. Объявил отец в местной самодеятельности, что может играть на гитаре. С этого все началось. Задерживался на репетициях, флиртовал с женщинами. Все, что раньше за ним не замечалось, с переходом на новую работу и должность проявилось с неожиданной стороны. Стал он откровенно изменять матери. Мама сильно переживала, много плакала, устраивала ссоры. Однажды отец… избил мать. Это было уже слишком. Дождавшись его с работы, я подступил к нему с кулаками:

– Если ты (задыхался я) еще когда-нибудь тронешь маму… я убью тебя!

Отец остановился. До этого в семье никто никогда не смел противоречить ни одному его слову. Отец выдержал паузу, как бы осмысливая услышанное, и сказал свое:

– Если ты, щенок, подымешь на меня руку, я раздавлю тебя как козявку. Ты меня хорошо знаешь, я трепаться не люблю!

Вот такой первый (судьбе было угодно, чтобы он стал последним) серьезный разговор состоялся у меня с отцом. Как могло такое случиться? Теперь я объясняю это так. Пока отец работал на КВЖД среди служащих и интеллигенции, он вел себя в быту безупречно. Не пил, не курил, был сдержан в отношении женщин. Работая таксистом во враждебном окружении, он, во-первых, уставал смертельно, во-вторых, был осторожен. В новом качестве механика гаража появились у него свободное время и лишние деньги, а бытовые нравы на новом месте среди новых людей были распущенными. Вот и понесло отца по волнам вседозволенности.

Ташкент. Здание, где находился химический факультет Среднеазиатского государственного университета

1929

Мы с Вовкой стали убеждать мать, чтобы она развелась с отцом. Она обещала подумать и, кажется, начала действовать. Какие-то заявления писала. Чем закончилась эта история, мне не пришлось узнать. Отец от нас ушел, а так как только он работал на железной дороге, а я уже был в университете, нас с этой квартиры переселили на улицу Первомайскую. Чувствуя свою ответственность за эти перемены, я решил, что должен оставить учебу и пойти работать. Вовка тоже пошел зарабатывать деньги, играл на скрипке в джаз-оркестрах. Мама горе свое утопила в «Зингере», выполняя уйму заказов по женским платьям. Нет, материально мы не бедствовали, но только теперь понимаю, какую боль перенесла наша мама.

Борис Христенко

Москва. 28 июня 1936

Списался я с товарищем и объявил, что оставляю САГУ и еду на работу в Казань. Шла весна 1936 года. Трудным было прощание с матерью. Она оставалась одна. На Вовку надежды мало, был он еще мал: всего четырнадцать лет.

Напоследок сказала мне мать:

– Нехорошо как-то получается. Неужели нельзя найти тебе работу здесь, в Ташкенте? В трудную минуту оставляешь меня одну.

Как мог, я успокоил мать. Знать бы, что это был наш последний разговор. Вечным упреком, теперь уже до могилы, смотрят на меня ее глаза, полные слез. Прости мне, моя дорогая мамочка, глупость мою и жестокость по отношению к тебе, любимой!

Сегодня 6 января 1992 года. День 100-летия со дня рождения моего отца. Глубокая ночь, но вдохновение, что пришло ко мне сейчас, нельзя оставить без внимания. Я, кажется, смогу на одном дыхании закончить начатую повесть об отце и, может быть, начать ту книгу о моей семье, которую продолжат мой сын, его дети, дети его детей. Мы не можем вырастить 500-летнюю сосну, но продолжить записки, начатые мной, должны, чтобы восстановилась прерванная связь поколений.

О жестокости и дикости 1937 года написано достаточно. Расскажу только о судьбе кавэжединцев, к которым принадлежала наша семья. В Россию вернулось около 45 тысяч, если считать только работоспособных взрослых, а у каждого была семья, родители. Всего наберется около 150 тысяч. Всех пропустили через гигантскую мясорубку, рассчитанную на то, чтобы никто не остался живым. Тюрьмы, лагеря, ссылки, детские дома и приюты – все было «задействовано» и все отлично «работало». Потом, через 30 лет, те, кто случайно остался живым, и те, что умерли, были реабилитированы «ввиду отсутствия состава преступления» (!).