Владимир Бровко - Сверчок

Попыткой пересмотра всей традиции новой рус. прозы стал цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» (опубл. в 1831), объединивший повести «Выстрел», «Метель», «Гробовщик», «Станционный смотритель» и «Барышня-крестьянка», в которых П., стремясь к максимально последовательному разграничению поэтич. и прозаич. стилей, противопоставил насыщенной перифразами, иносказаниями, почерпнутыми из лирики метафорами и сравнениями прозе Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского, А. А. Бестужева лаконизм и простоту выражения.

Под пером П. проза обогащалась новыми жанровыми ассоциациями: бытовой, историч. или лит. анекдот входил в неё вместе с элементами традиц. новеллы и романа, а пародийное переосмысление традиц. сюжетных ходов сочеталось с поэтизацией рус. дворянской жизни.»

Тут я прерву цитирование биографии чтобы сказать, что далее в жизни А. Пушкина и начинается наверно самый тайных и наиболее сфальсифицированный всевозможными биографами период его жизни.

А началось все с того, что «вдруг наш «А.С. Пушкин, этот вчерашний декабрист, правда «раскаявшийся» в своих «деяниях» и очевидно «раскрывшей» жандармам все известные ему секреты и находящийся в опале и ссылке, в своем имении, где он как мы видим с его биографии, «развил бурную» литературную деятельность!

И как мы знаем в итоге был «прощён» царем Николаем Первым и мало того возвращен на госуд. службу к которой он был совершенно не пригоден!

Более того ему кроме должности сразу обеспечивается быстрое продвижение в чинах, немыслимое с точки подавляющего петербургского чиновничества в поте лица трудившихся в министерствах и др. госуд. учреждениях!

Так наш современный биограф пишет:

«В янв. 1832 распоряжением императора П. зачислен на службу в Коллегию иностр. дел, получив разрешение работать в архивах для написания историч. труда о Петре I.

«Истории Петра» (1831–1836; не окончена) П. придавал особое значение: в ней должны были отразиться его представления о фундам. основаниях историч. и нравственного бытия Рос. империи.

С февр. 1833 П. начал работу над историей восстания Е. И. Пугачёва; в авг. – сент. 1833 совершил поездку по «пугачёвским» местам – Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск; 1(13).10.1833 приехал в Болдино.

Вторая «болдинская осень» [продлившаяся до 9(21).11.1833] увенчалась поэмами «Медный всадник. Петербургская повесть» (опубл. в 1837, посм.), «Анджело», повестью в прозе «Пиковая дама» (обе опубл. в 1834), «Историей Пугачёвского бунта» (ч. 1–2, опубл. в 1834; первоначальное назв. «История Пугачёва» изменено по воле Николая I), поэтич. сказками – «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях» (опубл. в 1834), «Сказка о рыбаке и рыбке» (опубл. в 1835), стихотв. «Осень» (опубл. в 1841).

В произведениях П. 1830-х гг. европ. культура, её вечные образы и темы обобщались и связывались с рус. культурой и обществ. жизнью, народность как выражение рус. духовного склада сочеталась с принципами аристократизма, а трагич. «пугачёвский» эпизод истории России обнаруживал хрупкость её гос. устройства и жестокость нар. нравов, сдерживаемых силой верховной власти (часто нравственно ущербной) и самоотверженностью людей чести.

Многолетние размышления о Петре I и С.-Петербурге, о власти и личности нашли отражение в поэме «Медный всадник», герой которой, потерявший всё и проклинающий Петра и его город, воплотил в себе отчаяние человека в момент крушения его надежд.

Согласиться с героем, повторив вслед за ним его проклятие, невозможно: это означало бы отказать петровской империи и С.-Петербургу в праве на существование и историч. значение. Но и не сочувствовать герою нельзя: личная трагедия «бедного Евгения» оказывается более значимой, чем его неправота, и самый бунт его предстаёт как выражение его трагедии.

Однако именно в 1830-е гг., когда П. создаёт свои гл. произведения, у него становится всё меньше читателей: вкусы читающей публики изменились.

Поэма «Полтава», в которой П. предпринял не только опыт полемики с декабристской традицией осмысления личности Петра I и его эпохи, но и попытку синтезировать поэтику романтич. поэмы с высоким стилем оды и эпопеи, успеха не имела; последние главы «Евгения Онегина» раскупались с трудом, известность «Повестей Белкина» ограничилась иронич. комментариями журналистов, «Борис Годунов» был принят лит. критикой холодно или враждебно, тираж «Истории Пугачёвского бунта» не раскупался.

Впервые о собств. близкой смерти П. начал говорить после того, как в 1831 умер его ближайший друг А. А. Дельвиг; постепенно эта тема занимает всё большее место в творчестве поэта.