— Расскажите, пожалуйста, как начинается спектакль.
— Мы тут репетировали очень много, очень много искали это начало. Любимов хотел, чтобы начиналось стихами Пастернака «Гамлет». И они — не только эпиграф к моей роли, они — эпиграф ко всему спектаклю. Если хотите, такой текст… Я знал, что меня заставят петь, и прихватил с собой гитару. И я вам покажу эти несколько четверостиший, которые у нас идут перед началом «Гамлета». Потом скажу, почему они идут, и мы кончим с этим вопросом. Хорошо?
Высоцкий взял гитару.
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси…
(На авансцене театра он в черном свитере и джинсах, с бледным и неподвижным лицом разрешает роковую коллизию:
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
А потом внезапно, во весь голос, выкрикивает непосильное, немыслимое:
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.)
— «Продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути». Я думаю, что в этих строчках — ключ к трактовке моей роли, роли Гамлета. Мы решили, что Гамлет не то чтобы каждый раз открывает для себя мир с его злом или добром, а предполагает и знает, что с ним произойдет. Поэтому «продуман распорядок действий», то есть он знает, что если совершит преступление перед гуманизмом, а именно — убийство, то и сам должен погибнуть. И он идет к своему концу, зная, что с ним будет, и даже я играю один маленький эпизод, когда ему сообщают об отце, о том, что, видите ли, призрак — это ваш отец. Я говорю: «Он? Кто?» Они говорят: «Король, отец ваш». Я говорю: «Мой отец?» И уже знаю, что будет разговор, что так должно быть, что дух мой не успокоится, пока не узнает истину. Я так играю — я знаю. И спрашиваю: «А какой он был — красный или бледный от волнения?» Они говорят: «Бел как снег». Я говорю: «И не сводил с вас глаз». Они смотрят на меня с удивлением: откуда он знает? У нас даже есть несколько сцен, в которых мы решили, что он знает точно: «да-да». Они ему говорят, а он уже знает, что с ним будет дальше. Это очень интересно оказалось. О том, как решен весь спектакль? Я думаю, в этом ключе он весь и решен. И по стихам, которые я вам попытался показать под гитару, можно предположить, как сделан спектакль.
— Я хотел вас спросить: Гамлет, гитара, Пастернак — это не настораживает публику?
— Да, когда зрители входят и видят, что в глубине сцены, на полу сидит человек в черном костюме около стены, почему-то бренчит на гитаре и что-то напевает [1] Фотографию Высоцкого перед началом спектакля впервые поместил наш журнал «Младеж». Увы! Через три года понадобилось перепечатать ее для церемонии прощания.
, они все затихают, садятся, стараются мне не мешать, наверно, многие думают: сейчас он споет что-нибудь… Ну и чтоб их не разочаровать, еще до самого начала спектакля, перед тем как началась пьеса, я выхожу с гитарой на авансцену, на которой есть такая могила, сделанная из настоящей земли, и стоит меч, который очень похож на микрофон…
— А земля настоящая разве?
— Настоящая! И мы попытались сделать настоящие мечи. Там такое невероятное совмещение настоящего и театрального, условного и безусловного — это один из основных признаков любимовского творчества. У нас, например, в одном спектакле косят настоящими косами, но не настоящий хлеб, а световой занавес. Вот так косой — раз! И два луча погасло. Два! И еще два луча погасло. Настоящая коса, люди по-настоящему работают, а световой хлеб, понимаете, выкашивают. Такого смешения условного и безусловного и в «Гамлете» очень много: настоящая земля, и в то же время занавес гигантский, который движется, как крыло судьбы, и смахивает все. И вот эта могила хорошо работается с настоящей землей. Когда я разговариваю с отцом, я не говорю: «Где-то отец летает», я просто беру, как прах, эту землю и с ней разговариваю.
— И от этого поэзия не теряется? Поэтичность не пропадает?
— Нет, я думаю, что наоборот: приобретает очень. Вообще, Шекспир — такой поэт, очень земной, я не знаю… Да и век был другой, часто его играют в плащах и шпагах, а век, который Шекспир имел в виду в Гамлете, — он же был жестокий, грубый, суровый, они жили в кожах и в шерсти, потому что овцы были всегда, их стригли и делали какие-то одежды из шерсти. Мы поэтому в нашем спектакле одеты очень просто, в грубых-грубых шерстяных вещах, и особенно интересно, что это оказалось очень современно, потому что и сейчас тоже шерсть носят.
Читать дальше