Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

Эрик Белтон Эверс Брун (1928–1986) датский танцовщик и хореограф

Будучи на десять лет старше Нуреева, Брун начал обучаться танцу в девятилетием возрасте и через десять лет поступил в Королевский датский балет, вскоре став премьером труппы. Правда, прославившись в родной Дании, он поначалу не был известен в других странах. И только придя в 1949-м в Американский балетный театр, к 1955 году приобрел репутацию первой звезды американского балета среди мужчин. Его партнерша, английская балерина Алисия Маркова, была старше его на двадцать лет.

Но, невзирая на все похвалы и почести, к осени 1961 года Брун вдруг осознал, что достиг определенного предела в искусстве танца: «Казалось, вокруг нет ни одного другого танцовщика. Все смотрели на меня. Я чувствовал себя одиноким…»

Эрик неизменно вызывал восхищение зрителей непревзойденным мастерством и артистизмом, у него никогда не было достойного конкурента. Неожиданное появление невозвращенца из России пробудит его ото сна и даст новый стимул к соперничеству. Судьба вскоре даст ему почувствовать, что на свете существуют и другие, достойные признания танцовщики. Такие, как Рудольф Нуреев…

Перед тем как приехать в Копенгаген, Мария позвонила Эрику по телефону.

— Здесь есть кое-кто, желающий с тобой познакомиться. Его зовут Рудольф Нуреев.

Мария передала трубку Рудольфу, и так состоялось заочное знакомство двух танцовщиков. Как Мария жалела впоследствии о том, что способствовала этому! С первого же момента знакомства с Эриком этот странный татарин уже перестал принадлежать ей…

Вот как вспоминал Брун свою первую встречу с Нуреевым в отеле: «День шел к концу, и там было очень темно. Я поприветствовал Марию, и тут же сидел этот молодой танцовщик, небрежно одетый в свитер и слаксы. Я сел, посмотрел на него повнимательнее и увидел, что он весьма привлекателен. У него был определенный стиль… некий класс. Это нельзя назвать естественной элегантностью, но это каким-то образом производило впечатление. Он не слишком много говорил, может быть, потому, что еще не совсем хорошо владел английским. Ситуация была какой-то неловкой из-за моих отношений с Марией. Мы с ней пытались прикрыть это, слишком много и неестественно смеясь. Гораздо позже Рудик заметил, что ненавидит звук моего смеха… Но я ничего не мог больше сделать, чтобы провести тот час вместе с ними».

Нуреев был счастлив: его мечта исполнилась, он увидел, как танцует Эрик Брун. «Вот это школа! — рассказывал он впоследствии. — Я был счастлив, что он позволил мне быть возле него, видеть, как он работает, его технику. Нужно расширять свой кругозор. Русская школа страдает узостью и бедностью, там нет свободы в мышлении и танце. Это — долгая палка. Педагоги учат не технике, а манеризму. Поэтому и спектакли в России очень манерные, в них много кривляния».

Несправедливость высказывания в отношении русской балетной школы здесь слишком очевидна. Если бы она действительно страдала узостью и бедностью, во всем мире навряд ли бы столь ценились русские педагоги! Отличный пример значения русской школы приводится в уже упомянутой нами книге Г. Альберта о его педагоге Александре Пушкине. Канадский танцовщик Дэвид Холмс и его жена и партнерша Анна-Мария Холмс стажировались в Кировском театре и в хореографическом училище у Александра Пушкина и Натальи Дудинской. «После первого урока в классе Пушкина, — пишет автор, — потрясенный Холмс решил немедленно возвратиться домой, в Канаду, ибо понял, что его подготовки не хватает даже на выполнение экзерсиса у палки (а ведь он был солистом в труппе Виннипегского Королевского балета!)». Но доброжелательность русского педагога вселила уверенность в своих силах, а их общая кропотливая работа на занятиях вскоре дала положительные результаты. Об успехах Холмсов после уроков Пушкина сообщал в своем письме к Александру Ивановичу другой его ученик, Войтек Веселовский из Варшавы: «Сейчас видно, какие большие успехи они сделали благодаря Вам».

Поначалу Врун и Нуреев встречались только в студии, где Эрик и Мария репетировали. Затем Мария уходила вместе с Рудольфом. Она успела заметить, что между танцовщиками промелькнула какая-то искра. «Эрик принадлежал к тому типу, который нуждается в независимости, — говорила она, — но Руди был так привлекателен, что к нему тянулись спонтанно. Я по себе это знаю…»