Станислав Говорухин - Повести. Рассказы

Артем вздохнул, посмотрел вверх, на большое белое облако. Оно медленно двигалось на них.

Пятерка альпинистов уходила по снежному склону к черному скальному замку.

Один остался лежать под снегом, и в изголовье был воткнут ледоруб. Памятник солдату-альпинисту.

Снежное плато кончилось, потянулся крутой и острый гребень со спусками и подъемами, края его резко обрывались вниз, в пустоту. Вскоре они вышли к самому бастиону — огромному, неприступному природному сооружению, очень похожему на старинный разрушенный замок. Впрочем, вблизи это ощущение терялось, потому что не было видно конца гигантскому нагромождению скал. Бесконечно вверх тянулись гладкие плиты, вертикальные стены, огромные выступы с «отрицательными углами», узкие «щели», крохотные «балкончики». Все это нагромождалось одно на другое и скрывалось вверху, в тумане — там вообще была неизвестность. Нигде ни кустика, ни травинки, только голые гранитные скалы, покрытые льдом — в тени и мокрые — под солнцем.

Растерянные, подавленные грандиозностью вершины, стояли под ней альпинисты. В сердце медленным холодком прокрадывался страх. Подняться тут — нет, гиблое дело! Неужели все зря?

Семен Иваныч перевел взгляд на Артема. Что ж, решай командир. Баранов тоже смотрел на лейтенанта. И он понимал всю безвыходность положения.

— Стена просматривается фрицами, — после долгого молчания сказал Баранов.

— Пулемет нас может достать? — впервые подал голос Спичкин.

— Вряд ли, — ответил Семен Иваныч. — А вот догадаться, зачем лезем туда — наверняка догадаются…

Семен Иваныч в сердцах махнул кулаком и тяжело сел в снег. Артем молчал. Вот он встретился глазами с Верой. Она тихо улыбнулась ему, и Артему показалось, что глаза ее успокаивали, обнадеживали.

— Облако! — вдруг сказал Семен Иваныч, указывая рукой, — через полчаса оно накроет бастион.

— В тумане-то? — засомневался Баранов. — Можем выскочить черт знает куда и обратно дороги не найдем…

— Ее и нет у нас, обратно дороги, — пробормотал Семен Иваныч.

— Надо пробовать, — подвел черту Артем.

И тут Спичкин обессиленно плюхнулся в снег, как-то странно всхлипнул:

— Не могу… Все… Не могу я больше…

Трое мужчин молча смотрели на него, и каждый понимал, что это действительно невозможно, выше человеческих сил.

— Застрелите меня лучше, — тихо попросил Спичкин, и его глаза торопливо перебегали с одного лица на другое.

— Ты?! — в ярости шагнул к нему Баранов и схватился за автомат.

— Погоди, — остановил его Артем и нагнулся к Спичкину.

Свистящий, обжигающий шепот вырвался из его рта:

— Ну-ка вставай, солдат.

Спичкин безразлично махнул головой.

— Без тебя и он не сможет идти, — Артем ткнул в сторону Семена Иваныча. — Ты с ним в одной связке, понимаешь?

Спичкин молчал. Отчаяние было написано на его лице, изможденном, осунувшемся.

— Вставай! Знаешь, сколько людей нас ждут в долине? Ну!

И Артем рывком поднял Спичкина на ноги.

— Лучше в окопах, лучше в окопах… — бессмысленно бормотал Спичкин и качал головой, и слезы текли по его грязному лицу.

— Конечно, лучше, кто с тобой спорит, — улыбнулся Артем. — Пошли!

Первыми на штурм пошли Семен Иваныч и Баранов. В этой же связке с двумя опытными альпинистами потащился наверх и Спичкин. Во второй связке пошли Артем и Вера.

Густой молочный туман окутывал скалы, и Семен Иваныч с трудом различал фигуру Баранова всего в нескольких метрах от себя.

Руки, зажавшие молоток и крюк. Вздувшаяся от напряжения на лбу вена.

Крючья приходилось вбивать через каждые полметра. Семен Иваныч устал. Он едва держался на маленьких уступчиках, откинув назад большое, неуклюжее тело. Баранов страховал его.

— Не могу, черт! — выругался Семен Иваныч. — Руки дрожат.

Тогда крючья стал вбивать Баранов. Делал он это мастерски. Несколько секунд — и крюк прочно сидит в трещинке. Баранов надевает на него карабин, пропускает через карабин веревку. Еще на два метра вверх.

Туман дышал холодом, шевелился. Он то густел — и тогда вокруг ничего не было видно, то становился реже, прозрачнее — и снопы солнечных лучей вспыхивали ярко, переливались.

Семен Иваныч то и дело поглядывал на часы, потом вверх, на Баранова. Он был едва виден.

Быстро, упруго стучал молоток.

Семен Иваныч прижался к стене, держал веревку и говорил грустно, не надеясь, что его услышит Баранов.

— Эх, Баранов, Баранов, вот подумаешь, и что в жизни видел? Горы и горы… Помирать скоро… И не женился ни разу… Вадим, ты смерти боишься?