Владимир Федоров - Бойцы моей земли - встречи и раздумья

Вся книга «Жизнь на войне» насыщена яркими эпизодами, свидетельствующими о мужестве и благородстве наших людей. Мичман Бекмесов среди развалин нашел дневник русской девушки Тани Кузнецовой, томившейся в фашистской неволе: «Каждый день смотрю на восток, но жду не солнца, а возвращения своих. Когда–то наши девушки много пели, и я пела с ними, а сейчас все замолкли, и не столько потому, что запрещают оккупанты, а потому, что не могут петь соловьи в подвале». Характерен разговор писателя с мичманом:

«— Дайте мне этот дневник, — попросил я.

— Ни за что… После войны обязательно найду эту Таню и женюсь на ней, — пообещал Бекмесов».

После войны Таня Кузнецова разыскала автора книги в редакции «Правды» и спросила, где теперь мичман Бекмесов. Борзенко долго молчал, потом посмотрел девушке в глаза:

— В крымской земле.

…Враг встретил десантников ожесточенным огнем. В бою сложили головы многие солдаты и офицеры. И разве мог Сергей Борзенко, передавший через связного матроса Ивана Сидоренко корреспонденцию в редакцию, оставаться в такие часы только журналистом? Он был среди тех, кто руководил боем отряда, бросал гранаты в наседающие пятнистые танки, увлекая за собой бойцов… А с неба сыпались пачки газет с его корреспонденцией об удивительном мужестве десантников. Это поработали наши замечательные летчицы из девичьего авиаполка. Десантники потребовали товарища корреспондента, если он жив, на левый фланг, где было особенно жарко. Пусть придет и опишет геройство наших бойцов! И Борзенко пошел не только писать, но и биться насмерть.

Ему помогали родное небо и родное море. Новую корреспонденцию он передал через раненого лейтенанта Николая Ельцова, взяв с него на прощанье партийное слово, что тот заглянет в редакцию. Мотобот подорвался на мине, тело Николая прибило к берегу. Его нашли. В противоипритной накидке были аккуратно завернуты документы Ельцова и репортаж Борзенко. Так мертвый лейтенант сдержал слово…

В Крыму горела земля. Сколько было фашистских контратак! Борзенко сбился со счету. Горели не только камни, но и фашистские танки. На семнадцатые сутки майора Борзенко отозвали в редакцию. Когда он вошел к друзьям, у тех в руках был оттиск газетной полосы с Указом Президиума Верховного Совета о присвоении наиболее отличившимся десантникам высокого звания Героя Советского Союза. Пятым в списке — Сергей Борзенко. А среди журналистов и писателей он был первым…

Потом — тяжелые бои под Киевом, фронтовая газета «За честь Родины». В сорок четвертом году Сергей Борзенко стал спецкором «Правды». Он был и в дымной Вене, на старинных улицах и парках которой сражались мои однополчане, и успел одним из первых ворваться в чадный Берлин. Вот его письмо к жене:

«…Пишу из Берлина. Я вошел сюда 22 апреля с танковой бригадой дважды Героя Советского Союза Архипова. Я писал о нем в «Правде» в прошлом году. Это, кажется, первая часть, ворвавшаяся в германскую столицу. Во всяком случае, после прорыва за нами замкнулась брешь…

Я — советский журналист — и где бы ни был, всегда мечтал написать корреспонденцию о последнем, завершающем аккорде войны — заключительном сражении в Берлине. Эта мечта не давала покоя в 1941 г., когда я встретил первого перебежчика–немца, пришедшего с партийным билетом и уже тогда восторженно говорившего о гибели фашизма и о новой Германской Демократической Республике. Она одолевала меня в горах Кавказа, где я бродил по тылам противника в составе отряда особого назначения. Я обдумывал ее на койке в Тбилисском госпитале и вынашивал в страшных лагерях уничтожения в Майданеке и Освенциме, куда входил с передовыми частями и потом каждый день подбирал для нее слова на трудных дорогах войны, на своей п на чужой земле. Мечта моя сбывалась…»

В том же письме Сергей Борзенко делился с подругой своими творческими планами. А их было столько, что с избытком хватило на добрый десяток, а то и двадцать лет. Он просил перепечатать на машинке повесть «Повинуясь законам Отечества». «…Что касается Муси Кузьминой — портрет ее я писал с тебя… Украдкой работаю над повестью «Утоление жажды». Борис Горбатов прочел первую главу, говорит — великолепно. Главу читали Вишневский и Полевой. Она им нравится. Вишневский просит повесть для «Знамени».

Вернусь с войны, окончу «Утоление жажды» и засяду за записки военного корреспондента, назову их «Жизнь на войне». Понимаешь — не смерть, а жизнь, в этом весь смысл нашей сверкающей победы…»