«…Рад, что вы работаете упорно. Секретарство тоже пойдет на пользу. Здоровье же берегите как следует. Нет вещи важнее. Я уж убедился в этом! Горько!
У меня есть просьба: не согласитесь ли Вы поискать мне некоторые старые сборники русских стихов, вышедшие на Украине?..»
Даже тяжело больной, он не мог забыть своей страсти к книгам, продолжал расширять свою огромную библиотеку. А болезнь и не думала отпускать его из цепких объятий.
«…Рад был получить от Вас письмецо. Я болен. Лежу на кровати. Снова сердце шалит, врачи велели 10 дней провести в полном покое. Книга моя еще не вышла, проходит стадию сверки. Хорошо, если выйдет в сентябре. Летом я написал несколько статей об Асееве, Гурамишвили и др. Начал большую работу, — издаю Бунина в большой серии б-ки поэта. Вот, видимо, переутомился и слег. Много работы и в Моек, пре–зидиуме Союза, куда меня избрали весной… Так идет моя жизнь…
Пожалуйста, укрепите здоровье за лето, а зимой напишите что–нибудь очень хорошее. Ладно?..»
Эти добрые строки, пожалуй, лучше всего характеризуют Анатолия Кузьмича: сам тяжело больной, вечно перегруженный работой, он беспокоился о здоровье других, думал об их творчестве. Приписка: «Простите за почерк — пишу лежа…»
Потом он выслал мне свою последнюю книгу, вышедшую в «Советском писателе». Название ее говорило не только о тех, творчеству кого она была посвящена, но и о самом авторе: «Сила утверждения». Да, у этого смертельно больного человека была большая сила утверждения. Его книга состояла из литературных портретов Михаила Исаковского, Александра Твардовского, Николая Тихонова, Леонида Леонова, Всеволода Вишневского, Петра Павленко, Веры Инбер, Константина Симонова и других. Нельзя не согласиться с Анатолием Тарасенковым, когда он вступает в полемику с критиком Марком Щегловым по поводу леоновского «Русского леса». Но теперь, через пятнадцать лет после выхода книги, мы можем сказать, что и сам Тарасенков иногда бывал несправедлив, излишне «придирчив» к Леониду Леонову, как и к Владимиру Луговскому, Петрусю Бровке и Анатолию Софронову. Взяв отдельные строки из стихов, он обвинял их авторов в риторичности.
Но многое в книге «Сила утверждения» подмечено глубоко и верно. «…В. Овечкин силен публицистической хваткой материала, своим волевым вторжением в жизнь. Именно этими качествами так подкупил всех рассказ «Районные будни» (1952), проблематика которого была выхвачена писателем из современной деревенской жизни… Писатель знает жизнь досконально, знает, как опытный партийный работник и как думающий, «совестливый» писатель–борец». И дальше: «Невольно напрашивается контрастное сравнение «Районных будней» с теми псевдоострыми произведениями, в которых их авторы (подобно Л. Зорину, написавшему пьесу «Гости» или А. Мариенгофу с его «Наследным принцем») все мажут черной краской, не видя и не желая видеть здоровых животворящих начал в нашей действительности».
Нам понятна тревога А. Тарасенкова за автора повести «В окопах Сталинграда», выступившего в печати с натуралистической, забытовленной повестью «В одном городе». Критик тонко подмечает основной недостаток этой вещи Виктора Некрасова: «…Все более сгущаются краски повести, все более однобокой становится ее полемическая заостренность… быт с его душными трудностями и будничными бедами заслоняет Николаю (герою повести — В. Ф.) весь мир».
Отдавая должное патриотической лирике Константина Симонова в годы Отечественной войны, Тарасенков с горечью и недоумением находит во многих стихах лирического цикла «С тобой и без тебя» явные следы натурализма. «Ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Некрасов, ни Маяковский отнюдь не были проповедниками небесной «голубой» любви. Многим их замечательным стихам присущи и откровенная чувственность, и могучая сила плотских желаний, и ликующее торжество «грешной», земной любви. Но никогда в русской классической лирике не было поэтизации грубости, никогда она не опускалась до смакования физиологических подробностей…»
И тут дело не в Симонове, у которого, конечно, есть и лирические стихи без «поэтизации грубости», а в принципе. Ведь даже самые «натуралистические» симоновские стихи кажутся почти безгрешными по сравнению со стихотворением «Постель была расстелена» Евгения Евтушенко. Анатолий Тарасенков прозорливо предвидел такую возможность. «В стихах Е. Евтушенко мало сердечной теплоты», — констатировал он в статье «О поэтическом образе, о молодых поэтах…»
Читать дальше