Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

Горбачев признал необходимость и установил довольно высоко моральную планку для политики и политиков. Он оставил в народной почве семена таких критериев оценки действий, заявлений и вообще поведения власти, которые основываются на общечеловеческих (а не идеологических) нравственных ценностях. Стремясь сбросить эту планку, убрать это опасное для себя бремя, нынешняя переходная власть пытается дискредитировать Горбачева в моральном плане. Но в открытом обществе и перед лицом внешнего мира, который высоко оценил также и эту заслугу Горбачева, избавиться от моральных критериев в политике уже не удастся. И в этом — главная надежда российской демократии.

Это — год разложения государства, разрушения экономики, социального хаоса, утраты Горбачевым и вообще Центром авторитета и власти над страной.

Год "Вильнюса" и последовавших отчаянных попыток спасти Союз — с помощью референдума, Новоогаревского процесса, нового Союзного договора и, увы! реанимации на "демократической основе" КПСС, несмотря на то, что без политической и идеологической монополии, которой ее лишил сам Горбачев, она уже ни на что была не способна, кроме крикливой, разрушительной оппозиции.

Это был год путча, сделавшего процесс самоликвидации советской империи обвальным, с финалом в Беловежской пуще, где Ельцин, Кравчук и Шушкевич, узурпировав все права всех институтов власти, подписали Советскому Союзу смертный приговор.

С СССР в этот год происходило в сущности то, что случилось "в свое время" с другими империями, когда истощался отведенный им историей потенциал.

Появление Горбачева было неизбежно в Советском Союзе в 80-х годах. Он стал "орудием истории". Но не сразу понял, что она хочет от него совсем не того, чего он от нее хотел получить. В этом его трагедия как государственного деятеля и как выдающейся личности.

Исчезновение империи развертывалось в уникально-своеобразной форме. И то, как это объективно-неумолимое сказывалось на деятельности Горбачева, как отражались непредсказуемые во многом перемены в его мыслях, размышлениях, переживаниях, в поведении, в отношениях с людьми и т. д., представляет интерес не только как исторический источник. Это вместе с тем редкая возможность наблюдать в живой конкретике роль крупного деятеля в истории, когда он инициирует процессы и события, а потом теряет над ними контроль.

Такова, впрочем, судьба всех великих деятелей, революционеров и реформаторов в особенности, какими бы возможностями поначалу они ни располагали, даже если диктаторскими.

Мысли таких людей о самих себе и других, о своем предназначении, о своей стране и мире, даже их реакция на вроде бы частности и мелочи, всегда имеют самостоятельное значение, вне зависимости от результатов их деятельности. К Горбачеву это относится едва ли не больше, чем к кому другому из ему подобных. Ибо с ним связан эпохальный поворот в ходе мировых событий.

В международном аспекте горбачевская перестройка еще раз воспроизвела российский парадокс: крутые перемены в этой стране, как правило, приносили больше пользы (пусть — через негативный опыт) вовне, чем ей самой, ее народу. 1991 год это выявил со всей очевидностью: приближение Советского Союза к катастрофе не подорвало авторитета Горбачева как лидера мирового масштаба, продолжавшего вносить оригинальный, долговременный и благотворный вклад в развитие мировой ситуации.

Однако использование внешней политики для так называемых "национальных интересов" не принесло того, на что рассчитывал Горбачев: "новое мышление" слишком опередило время, не готовое для его восприятия в качестве основополагающего руководства в международных отношениях. Компенсацией за это может служить убежденность в том, что основные принципы и фундаментальные идеи политической философии Горбачева все равно когда-то станут нормой существования и его собственной страны, и международного сообщества в целом. Иначе им не выжить.

Что касается конкретики отраженных в сборнике событий года, то автор записок и сейчас считает, что во многих своих опасениях и предчувствиях, высказанных или невысказанных, относительно возможностей и последствий перестройки он был прав.

Однако должен теперь признать, что как помощник и соратник, да и по-человечески, я был временами жестко несправедлив в оценке поведения, суждений и образа действий Горбачева, считая их недостойными или неадекватными положению и заслуженному величию такого деятеля. Тем более, что, хотя в практическом плане цели, выдвинутые перед собой Горбачевым, оказались неосуществимыми или заведомо иллюзорными, в плане исторической перспективы его миссия объективно была необходима, и многое в ней приобрело необратимый характер. Он прав, опровергая недругов, утверждающих, будто "эпоха Горбачева" кончилась. Нет, он в самом деле положил начало новой эпохе.