Валентин Фалин - Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Раненых не просто добивали, их жгли огнем, чтоб продлить мучения. В трескучие морозы пленных сгоняли на обнесенные колючей проволокой пустыри, оставляя умирать без пищи, воды и медицинской помощи. С людей сдирали кожу, чтобы мастерить из нее абажуры и ридикюли для нацистских модниц. Из человеческих тел варили мыло, а кости шли на «улучшение» немецких полей. Локонами, состриженными перед отправкой детей в газовые камеры, набивали солдатские тюфяки. Печи Освенцима, Бухенвальда, Маутхаузена гудели сутками напролет, пожирая людей. Да что там печи концлагерей. Пылали тысячи городов и деревень, обращались в пепел и прах их жители – стар и млад, мужчины и женщины. И памятниками бесчисленных трагедий оставались развалины, сплошные развалины. Так было.

Конечно, адова явь вызывалась не росчерком пера или поджигательской речью. У подлости были охочие до злодейства исполнители. Нацизм превратил миллионы немцев в послушное орудие насилия, истязания, угнетения. Они, их родственники и свойственники кормились и жирели до поры до времени, упиваясь жизненными соками захваченных территорий и нещадно эксплуатируя их обращенное в рабство население. Оглушенные пропагандой и ослепленные собственной спесью, эти миллионы гнали от себя мысль о том, что судный день грядет. Совесть же немецкого народа заключили в концлагеря и тюрьмы, вынудили уйти в подполье или надеть форму армий, воевавших против фашизма, которые единственно и были в состоянии сломать хребет гитлеровскому режиму и принести самим немцам свободу. Так было.

Мне чуждо желание бередить раны. Если бы можно было искать забвение прошлых горестей в радужном или, спустимся с облаков, хотя бы в разумном настоящем, то кто из нас стал бы этому перечить? Подведем черту под былым, позаботимся вместе о более безопасной и уже потому лучшей жизни – мы первыми предложили это и протянули немцам руку примирения.

Но ведь как получается. Внимаешь некоторым из западногерманских деятелей и узнаешь, что они в обиде за «всю Германию». И ответственность «зря» возложили на немцев за войну. И «несправедливо» отняли территории, где они привыкли чувствовать себя хозяевами. И «грубовато» обошлись со «сверхчеловеками», когда бои шли уже не под Москвой и Ленинградом, Киевом и Минском, а под Кёнигсбергом и Берлином.

Убийцы, от макушки до пят в крови своих жертв, в огромном, подавляющем большинстве отделались испугом в ожидании, что их будут-таки преследовать «до края света». А оправившись, вновь поблескивают моноклями. Те же, кого для проформы привели к слепой на правый глаз боннской Фемиде, «искупили» содеянное лишением свободы в среднем по минуте за убиенного. Если сие не реабилитация злодейства, то что есть издевательство над гуманностью?

А как должно относиться к рассуждениям на вполне официальном уровне о том, что последние битвы Второй мировой войны не отгремели? Что ФРГ «продолжает миссию» сдерживания коммунизма? Что в рамках НАТО исправляется «ошибка», попутавшая англосаксов занять не ту сторону на баррикадах минувшей войны? Как прикажут понимать трогательную заботу о традициях вермахта, ибо генералы делали свое дело «недурно», и если бы не Гитлер, то неизвестно, чем все кончилось бы. Вы только вдумайтесь в суть – война была плоха в основном тем, что финишировала не по-расчетному!

Когда такое видишь, слышишь, читаешь, когда под старые и новые антикоммунистические, антисоветские и анти-славянские марши муштруют очередную военную поросль, когда предлагают себя другой державе, занемогшей гегемонизмом, в качестве ассистента для размещения и использования оружия первого удара, нацеленного в противника прежних и новейших империалистических планов мирового господства, то невольно вопрошаешь: все ли рассказано об истинной мозаике послевоенной Европы, о тех камешках и краеугольных камнях, из которых она складывается? Все ли предпринято, чтобы народы распознали в распускающихся цветках дурмана колеры прошлого и ядовитые семена будущего? Все ли сделано, чтобы немцы на Западе твердо усвоили – оступаться им больше нельзя ни при каких обстоятельствах и при любых коалициях.

Не надо сеять подозрений и подозрительности. Кто не хочет слышать фальшивую музыку, не должен играть на слабых струнах, дрожащих ожиданием мести. Однако и всепрощение не ответ на проблемы действительности, тем более если великодушие кое-кем воспринимается чуть ли не как извинение: не ушибли ли мы вас, когда вышвыривали от Сталинграда и с предгорий Кавказа. Печально, что приходится это говорить. Однако, сталкиваясь с глумлением над правдой и памятью жертв гитлеровской агрессии, когда же называть вещи своими именами, как не в День Победы, выстраданной и оплаченной сверх всякой меры?