Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Прошло два месяца.

Дни будто слились в один, они были похожи друг на друга, как близнецы, ничем не различались. Иван быстро втянулся в службу, тащил лямку в полную силу, словно всегда только этим и занимался — и за хунхузами гонялся, и работяг-китайцев защищал. Однажды со своим напарником и тёзкой, амурским казаком Ваней Сидоренко отбил у «красных бород» стадо заморённых коров, которых те на лошадях перегоняли к себе, за что получил личную благодарность полковника Корнилова — в общем, на совесть служил Отечеству. Без скидок на молодость и трудности.

В тот вечер казаки, свободные от службы, решили приготовить уху — настоящую, казачью, со специями и картошкой, с лаврушкой, перцем, помидорами и несколькими стопками водки, влитыми в кипящий бульон уха в таком разе получается особенно вкусной, с пикантной горчинкой, крепкой, бередит душу, напоминает о родных местах, бодрит кровь, — под такую уху казаки обычно, рассевшись кругом у костра, пели печальные песни, пускали по рукам «обчественную» трубку, всматривались в чужие звёзды, сравнивали их со звёздами своими и загадывали желания — каждому из них хотелось, чтобы в эти минуты кто-нибудь из родных также вышел из дома на улицу и глянул в небо. Тогда, может быть, один взгляд через звёзды дойдёт до другого.

Неожиданно за забором раздался конский топот, и во двор поста влетел казак в неподпоясанной, парусом надувшейся на спине рубахе:

— Хунхузы!

Василий Созинов первым вскочил на ноги:

— Тревога! Где хунхузы?

— На лесные склады напали!

В четырёх километрах от поста, возглавляемого прапорщиком Косьменко, располагались лесные склады, так называемые нижние, их было несколько. На склады свозили древесину, прямо к огромным штабелям брёвен были подведены чугунные рельсы, потому склады и назывались нижними, последними в цепочке заготовки леса, здесь брёвна грузили на платформы и увозили в глубину Китая.

На складах всегда работало много народа, от сотни до трёхсот человек, всё зависело от времени года и количества добытого дерева. Во времянках-засыпушках часто ночевали конторщики с большими деньгами — представители кампаний Скидельского, Попова и других, — и хунхузы об этом знали.

— Наших там здорово покалечили, — прохрипел прискакавший казак, он дышал с трудом и слова из себя будто бы выплёскивал. — Одного убили — топором рубанули по шее.

— Братцы, за мной! — скомандовал Василий Созинов, бросился к ружейной пирамиде, выхватил из неё свою трёхлинейку, поспешно нацепил на себя пояс с двумя подсумками, плотно набитыми обоймами с патронами, и прыгнул на коня. — Покажем краснобородым, где раки зимуют!

На посту оставались только прапорщик Косьменко, которого трясла лихорадка — частая в ту пору болезнь, и трое казаков — дежурная группа, которая всегда должна находиться под рукой у начальника поста. Так положено.

Косьменко, кутаясь в два ватных одеяла и безуспешно пытаясь согреться, простучал едва слышно зубами:

— Вы там поосторожнее!

А Созинов уже вымахнул за ворота поста. За ним на кауром жеребце с коротко подвязанным хвостом скакал старший брат Егор, затем — амурец Сидоренко, белозубый, горластый, со светлыми пшеничными усами, следом — замешкавшийся, упустивший несколько дорогих секунд Иван Созинов.

За младшим Созиновым вытянулась целая цепочка всадников — семь человек. Замыкал цепочку старший урядник Подголов, степенный тёмноголовый казак — амурский, как и Сидоренко, — с лица которого никогда не сходила доброжелательная улыбка. Если в каком-нибудь деле участвовал Иван Подголов, можно было не беспокоиться — успех обеспечен: он и выход из любой, самой дохлой ситуации мог отыскать, и с китайцами был дружен — калякал с ними на их языке, получалось у него это очень лихо. И стрелял он как никто: одной дробинкой снимал с дерева белку — причём всякий раз старался всадить дробинку в глаз, чтобы шкурка не была попорчена, цельные беличьи кожицы ценились превыше всего, их пушные магазины были готовы закупать сотнями. Подголов на скаку стянул с плеча винтовку и загнал патрон в ствол. Когда патрон в стволе — надёжнее себя чувствуешь.

Четыре километра, отделяющие пост от нижних лесных складов, одолели за несколько минут. Василий Созинов по-прежнему скакал первым.

Одна из избёнок-засыпушек, примыкавших к складам, горела — полыхала ярко, с треском. Дыма почти не было — старая сухая избёнка горела жарко.

Метрах в двадцати от горящей засыпушки, прислонившись спиной к забору, сидел окровавленный человек и одной рукой держался за голову. Созинов на скаку вылетел из седла, подскочил к нему — он знал этого человека, — склонился жалостливо: