Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

И глаз человека лиственница радует, как никакое другое дерево: хвоя её летом была нежной, имела сочный зелёный цвет, как короткая мягкая трава на горном лугу, осенью горела, словно огонь, делала солнечным всякий пасмурный день. Средний из братьев Созиновых, Василий, самый знающий и опытный, считал лиственницу главным на Дальнем Востоке деревом, которое человека может и защитить, и обогреть, и от зверя сберечь, и хунхуза с его худыми намерениями отвести в сторону, и страшного клеща, превращающего людей в инвалидов, отогнать...

— Это царь-дерево, — любил повторять он.

Команда новобранцев прибыла на рабочем поезде, развозившем китайцев по фанзам, с детскими вскриками вывалилась из вагона наружу и поспешно построилась. Последним на земляной перрон спрыгнул седой урядник с выгоревшими погонами на плечах, вздёрнул сидор, поудобнее перехватывая лямку.

Поезд дёрнулся, паровоз запоздало дал гудок — дырявый, ржавый, окутался паром, снова дёрнул вагоны, на этот раз удачнее, и состав неспешно покатил дальше.

Посту прапорщика Косьменко из этого пополнения полагалось двенадцать человек.

Младший урядник Созинов никак не мог угадать в строю одинаково круглоголовых, похожих друг на друга казачков — будто они были рождены одной матерью — своего брата, наконец не выдержал, вскрикнул горласто, молодо:

— Ванька Созинов! Где ты есть? Подними руку!

Один из казачков, стоявший в середине строя, наряженный в мешковатую новенькую гимнастёрку, подпоясанный брезентовым ремнём, поднял руку.

Василий бросился к нему, выдернул из строя, обнял.

— Чего же ты, чёртушка, не отзываешься? Я тебя ищу, ищу...

— А я тебя сразу увидел.

— Тогда чего из строя не выскочил?

— Ды-к, — Иван оглянулся на своих товарищей и застенчиво потёрся щекой о плечо, о погон, — неудобно.

Братья Созиновы приехали за пополнением на двух подводах, усадили новобранцев на телеги, Василий расписался в сопроводительной бумаге у седого урядника, что людей принял по реестру и, прыгнув на головную телегу, ловко подхватил вожжи. Стегнул кобылу кнутом:

— Но! — Только серебряный Георгиевский крест забряцал, стукаясь о пуговицу на груди.

Ванька с восхищением смотрел на брата.

— Вась, а Вась, — не выдержал он, — а тут медведи есть?

— Есть.

— А волки?

— Более, чем положено...

— Кем положено?

— Богом.

— А ещё кто есть?

— Тигры.

Иван невольно поёжился, знакомо потёрся щекой о погон, это детское движение вызвало в Василии тепло, что-то щемящее, словно он вспомнил собственное детство.

— Кто-кто?

— Тигры. Цари тайги. Гигантские кошки.

— Сильные они?

— Очень. Когда такая кошка приходит из тайги, китайцы в землю прячутся. Запросто перемахивает через полутораметровый забор, лапой перебивает хребет телке, взваливает её себе на спину и перепрыгивает через забор обратно.

— Це-це-це, — восхищённо и одновременно испуганно поцецекал Иван. — На Зайсане такие зверюги не водятся.

— В горах есть леопарды. Тоже запросто могут откусить голову человеку.

С обеих сторон к дороге подступил высокий тёмный шеломайник, непроходимо густой, пахнущий мёдом и муравьиной кислотой — здешние муравьи, крупные, угольно-чёрные, с железными челюстями, жили, как крысы, в норах, в шеломайниковом густотье.

Василий Созинов на всякий случай подтянул к себе винтовку, настороженно глянул в одну сторону, потом в другую. Новобранцы, сидевшие в телегах, втянули головы в плечи.

— Что, тигра? — шёпотом поинтересовался Иван.

— Нет, не тигра.

— Тогда зачем винтовку приготовил?

— Здесь, Ванек, водятся звери пострашнее тигры. Называются хунхузы.

— А это кто такие? Слоны с большими зубами?

— Узнаешь. Всему своё время. В двух словах о хунхузах не расскажешь.

— Свят-свят-свят! — Иван не выдержал, перекрестился. — Это кто же такие будут?

Брат не ответил, вновь настороженно глянул в одну сторону, потом в другую, затем посмотрел на вторую телегу, где на поводьях сидел Егор. Было тихо. Но именно эта тишина и не нравилась младшему уряднику Созинову — даже птицы умолкли, — чёрная тайга подступила к дороге вплотную, в темноте возникали недобрые огоньки, похожие на светящиеся волчьи глаза, перемещались в сторону и исчезали.

— Что это? — шёпотом спросил Иван.

Брат не ответил, огрел кобылу крутом:

— Но!

А Иван едва глаза себе не вывернул, стараясь разглядеть, что же за огоньки мечутся в таёжной темноте, но так ничего не увидел и не понял, притих и молчал до самого поста, до гостеприимно распахнутых ворот, которые закрылись на толстую деревянную слегу, как только на двор въехали обе телеги.