Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Разведка много раз докладывала Линевичу, что у японцев фронт держат необстрелянные части, но Линевич в ответ лишь добродушно рокотал:

— Сидят они в окопах и пусть себе сидят. Мне они не мешают... Не в моих же окопах они, в конце концов, мух кормят.

Как ни подталкивал Линевича собственный штаб, как ни намекали ему, что все прошлые неудачи можно разом покрыть одной козырной картой — блестящей победой, Линевич всех советчиков крепкой рукой отодвигал подальше:

— Не мешайте мне жить спокойно!

В отличие от военной хозяйственная деятельность у него находилась на такой высоте, что даже японцы разевали рты — каждый день «папаша» ел сметану, пил чай со свежими сливками и потреблял несметное количество горячих румяных калачей.

Позже аналитики сделали горький для России вывод: перейди Линевич тогда в наступление — хотя бы один раз, — японцы побежали бы. Мало того, что Россия могла бы выйти в этой войне победительницей и на нашей, пардон, заднице не было бы следа чужой ступни, — не вспыхнула бы и революция 1905 года, вполне вероятно, что не было бы и взрыва 1914 года, не произошли бы события 1917 года...

Однако вместо наступления «папаша Линевич» трескал сметанку да слал на берега Невы телеграммы, и которых специально подчёркивал, что «русские войска непобедимы и горят желанием сразиться с врагом».

С врагом Линевич так ни разу и не сразился.

Уже на яхте «Мэйфлауэр» Витте подписал унизительный для России мирный договор, а «папаша» всё слал в Санкт-Петербург телеграммы о желании его войск сразиться с врагом.

Похоже, Линевич так и не понял, где он находится и зачем его поставили командовать большим вооружённым войском.

А сметану при нём в штабе подавали на стол отменную, такой даже в петербургских ресторанах не было.

С войны Корнилов вернулся огрубевшим, постаревшим, с сединой, прорезавшейся в чёрных жёстких волосах и двумя печальными морщинами, прячущимися в усах.

Таисия Владимировна, увидев в окно подъехавшую пролётку, обмерла нехорошо — ей показалось, что у неё остановилось сердце. Она прижала руки к груди, прошептала слёзно, тихо, так тихо, что не услышала своего шёпота:

— Лавр!

Из дальней комнаты вышла худенькая темноглазая девочка с двумя тощими косичками, украшенными пышными белыми бантами.

При виде её у Корнилова тоскливое тепло стиснуло сердце. Девочка диковато глянула на отца.

— Наташка! — сдавленно проговорил подполковник. — Наталья! Совсем уже взрослая дама. Наташка моя!

Сосредоточенное лицо девочки разгладилось, на губах появилась улыбка, она смело шагнула к отцу, обняла его ногу и прижалась к ней.

Корнилов подхватил дочь на руки, расцеловал её лицо, прижал к себе.

— Наташка! — прошептал он потрясённо, не в состоянии справиться с изумлением, с собственным удивлённым состоянием. — Как ты выросла!

Через час, уже сидя за столом и выпив две стопки водки, Корнилов сообщил жене, что скорее всего он будет назначен на должность командира полка.

— Какого именно полка? — спросила Таисия Владимировна.

Вопрос был не праздный. От места дислокации полка зависело, где им придётся жить — в захламлённом, засиженном мухами провинциальном городишке либо в губернском центре...

Впрочем, главным для Таисии Владимировны было, чтобы муж остался доволен новым назначением, а уж она как-нибудь пообвыкнется.

Корнилов пожал плечами:

— Пока не знаю. Всё, думаю, решится на этой неделе... После того, как я доложусь начальству. — Он покосился в окно, помолчал немного. По худому тёмному лицу его задвигались тени. — Армия наша развинчена, расшатана, расколота — война на пользу нам не пошла. Армию русскую надо строить заново.

Таисия Владимировна промолчала, потом, понимая, что молчание — штука в таких условиях неестественная, тронула мужа за руку — движение было невесомым, по-птичьи стремительным, — и спросила:

— Тяжело было?

Корнилов вздохнул и не ответил на её вопрос.

Через несколько дней Корнилов узнал, что он награждён офицерским Георгием IV степени и ему присвоен очередной воинский чин — полковника.

В туманном январе 1906 года полковник Корнилов отбыл в Санкт-Петербург, где был зачислен на должность делопроизводителя 1-го делопроизводства части 2-го обер-квартирмейстера, — попросту говоря, стал оперативным офицером Главного управления разведки.

Про людей этого управления по Питеру ходили целые легенды. Как-то у одного военного атташе, представлявшего великую державу, заболел истопник. Уголь атташе получал, естественно, с наших складов, и истопник при его печах-голландках также был наш — прикормленный, обласканный, сытый, которому атташе в полковничьем чине доверял.