Лидия Кудрявцева - Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

А вот письмо генерал-майора И.Н. Свечина в Петербург на имя действительного тайного советника Зиновьева от 25 сентября 1906 года: «В августе текущего года скончался здесь, в Bad-Reichenhall in Bayern, военный агент в Константинополе полковник Генерального штаба Александр Павлович Алексеев. (…) С приездом сюда Алексеева болезнь его стала угрожающей жизни. Постоянно навещая больного, я, руководствуясь предупреждениями врачей, был вынужден, со своей стороны, предупредить больного как служащего и семейного человека о серьёзности его положения». По желанию Алексеева, Свечин выписал из Мюнхена православного священника и телеграфировал жене полковника о его состоянии.

Генерал стал свидетелем подписания Алексеевым духовного завещания, а под его диктовку записал телеграмму на имя императора Николая Второго. Но после кончины полковника не посмел послать её адресату и направил в Генеральный штаб. Текст телеграммы сохранился в архиве: «…Умирая, чувствую себя мало сделавшим для пользы ВАШЕЙ, обожаемый МОНАРХ, а также и пользы дорогого моего отечества, но, верьте, ГОСУДАРЬ, что вся продолжительная моя служба была направлена исключительно для блага ВАШЕГО, ГОСУДАРЬ, и России. Прошу ВАШИХ щедрых милостей к моей семье, жене и трём малолетним сыновьям, будущим верным ВАШИМ слугам. Верноподданный ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА полковник Александр Алексеев, военный агент в Константинополе». Александр Павлович имел высокие награды: орден Святого Святослава 3-й степени и орден Святой Анны 3-й степени. Ему было 44 года (а не 37 лет, как пишет дочь художника Светлана). Было продиктовано ещё две телеграммы, где умирающий просил «всем чем можно помочь моей семье».

Остаётся только недоумевать, почему Алексеев при его зоркости к деталям, при его фантастической памяти, не помнил отца больным, тяжело кашляющим после сильнейшей простуды (он ещё и много курил). Почему ничего не знал о его болезни и к нему приходили мысли об убийстве? И даже точно не назвал город в Германии, где Александр Павлович умер и был похоронен и куда мать всё-таки съездила, уже на кладбище, и откуда приходили открытки в день памяти отца, как он сам пишет. Вот только где его могила?

Светлана Алексеева-Рокуэлл вспоминала, с каким удовольствием отец, «умевший оживить всё, о чём говорил», рассказывал ей про деда, а её прадеда Павла Ермолаевича Алексеева, героического человека, обладавшего «харизмой и красотой облика». Правда, она предполагала, что в этих рассказах-историях «много мифологии». Тем не менее мы попробуем одну из историй изложить – она полна романтической экзотики и нравилась самому художнику. Он вспоминал её, выступая на французском радио.

«В двадцать лет, – пишет Светлана, – дед отца стал топографом на службе императора Александра Второго. Его первым заданием было составление карты освоенных территорий на юге России». «Для успеха предприятия» он выучил татарский язык, целый год посвятил изучению нравов и обычаев местного населения. А потом «собрал свои блокноты, измерительные инструменты и одежду, сел на прекрасного чёрного жеребца и через огромные, продуваемые ветром степные пространства отправился на юг. Через месяц он наконец увидел вдалеке большие шатры… Когда он к ним приблизился, от шатров отделились двое всадников и, поднимая столб пыли, во весь опор поскакали ему навстречу.

– Кто ты такой? Что тебе надо? – закричал один из них на своём языке.

Павел объяснил, что едет наносить на карту их земли. Всадники проводили его к шатру вождя. Из шатра вышла молодая девушка. В руках она держала металлическое блюдо с рисом, которое преподнесла гостю. Тот, по их обычаю, зачерпнул пригоршню риса и вымыл им лицо. Изумлённая девушка побежала в шатёр, потом пригласила войти. В шатре на горе разноцветных подушек сидел местный вождь. Познакомившись с Павлом, он расцвёл в улыбке и велел принести тёплого козьего молока. Он разрешил гостю снимать карту своих земель, снабдив его едой, и поселил в одном из шатров. В провожатые дал ему свою дочь – ту самую красавицу, что встретила Павла перед шатром. Правда, с условием, что он не увезёт её в Россию.

– Попытаешься забрать её к себе, – тут вождь положил руку на рукоятку своего меча, – не видеть тебе больше России!

Отец обычно изображал, как вождь выхватывает меч из ножен и размахивает им над головой. Как и следовало ожидать, Павел и Тамара полюбили друг друга и под покровом ночи сбежали в Россию».

В Уфе, пишет Светлана, а на самом деле в Оренбурге, они поженились. В конце рассказа отец каждый раз замечал: Тамара любила сидеть, скрестив по-турецки ноги, на маленьком коврике, который когда-то соткала и сумела захватить с собой в Россию. «После того как я впервые услышала эту историю, всегда держала у ног маленький коврик», – заключила она повествование.