Валерий Озеров - Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания

Часть ребят за эти годы бросила обучение и поехала с родителями в деревни от голода, часть перемерла от голода на месте или от разных инфекционных заболеваний (холера, дизентерия, оспа, все виды тифов, корь и скарлатина). От когда-то большого класса в 40 человек (мальчики и девочки) осталось года через три меньше половины, и в один далеко не прекрасный день после окончания Кронштадтского мятежа я, придя в класс, застал только семь человек и сам был восьмой. В последнюю ночь восстания родители, забрав детей, ушли из Кронштадта по льду в Финляндию, раз и навсегда порвав с Россией. Так и проходили учебные дни нашего детства.

Революция катилась по России медленно, не так, как описывается в нынешних учебниках, катилась, если уж детально разобраться, не менее шести-семи лет и нельзя забывать, что и Кронштадт и Петроград правильно называют колыбелью русской революции. Не будь этих городов, то шествие продолжалось, наверное, еще несколько лет…

С 1922 года положение стало меняться в лучшую сторону, появились кое-какие учебники и пополнились ряды педагогов и учеников.

Не получай отец в то время флотского пайка, нам тоже с 1918 года пришлось бы очень плохо. Как сейчас помню получение пайка один раз в месяц – это было целым событием в жизни. Продуктовые вопросы были с общесемейного согласия поручены именно мне, как имевшему больше всех свободного времени.

Мама уже в конце 1917 года пошла работать библиотекарем в морскую библиотеку на бывшей Екатерининской, а теперь уже Советской улице и уходила около 10 утра на работу, ворочаясь к 7–8 вечера.

На Балтике с 29 сентября по 6 октября 1917 года длилось морское сражение с немцами за острова Эзель и Даго [80].

Я уже говорил, что и Питер и Кронштадт были колыбелью революции и первыми пошли за Лениным, беззаветно поверив в его идеи и руководство. Произошла октябрьская революция, не изменившая ровно ничего в жизни города и флота…

12 февраля 1918 года Ленин подписал приказ-декрет о создании советского военно-морского флота. Декрета могло и не быть, и флот и порт и крепость стояли на страже наших границ, защищая грудью столицу родины…

Из-за политики военного коммунизма и других экспериментов начался самый настоящий голод, когда мороженая гнилая картошка считалась деликатесом… Ужасно стал голодать город, в магазинах ничего не было, и вскоре они все закрылись один за другим, остался только один на Петровской [81]улице, где иногда по карточкам давали одну иголку, пачку махорки или лаврового листа – хлеба, картошки или соленой рыбы уже не бывало.

Зима, холодно, я набираю массу пустых мешочков, кулечков, коробочек, бутылок, веревочек и баночек. Складываю все это в «обезьянку», так назывались в то время солдатские заплечные мешки, беру с собой саночки и отправляюсь в порт к баталеру. Он меня хорошо знает и начинает выдачу: 3 золотника [82]лаврового листа, 50 – луку сушеного, 100 – разных сушеных овощей, пачку горчицы, 20 – леденцов без бумажек, 20 – кофе суррогатного, 20 – подболточной [83]муки, несколько коробок спичек, шесть пачек махорки или папирос «Добрый молодец», 10 – чаю, 5 – перцу, полфунта соли. Затем идут более крупные продукты: две буханки матросского черного крутого хлеба, фунт растительного масла, три четверти фунта сахара сырца коричневого, три фунта солонины или четыре – соленой рыбы. Фунтов 10 мороженой полугнилой картошки, иногда выдается две – три банки овощных консервов и все…

Как всего этого могло хватить на семью из трех человек, можно подсчитать, но на две недели мы кое-как растягивали…

В городе на две наши карточки, мамину и мою я получал сперва две осьмушки хлеба на день, потом на два дня и дошло до одной на двоих на три дня! Других продуктов на эти карточки не давали, за исключением праздников, когда отпускалось или немного свежей рыбы или картошки… Нас выручали папины знакомства с рабочими и матросами: то приедут из отпуска и привезут кусок сала или масла из деревни, один раз привезли мешок сушеной воблы, другой раз – вяленого мяса. Иногда папа доставал несколько коробок японского сахара, на флоте он шел для запалов в торпедах, несколько раз появлялось касторовое масло, шедшее на смазку тончайших механизмов. На касторке я жарил картошку, и это было очень вкусно и не действовало на наши желудки… Два – три раза доставали большие 10-фунтовые железные банки с техническим глицерином, и мама каждый раз варила на нем варенье из тыквы или ягод. Помню, однажды приехал откуда-то папин товарищ Кордосысоев и привез мешок муки-крупчатки. Из этой муки мы по совету одного «гурмана» сбивали крем с мелким сахаром, и это было огромным лакомством, а ведь сейчас такую дрянь и есть не станешь.