Вольф Мессинг - Я – пророк без Отечества. Личный дневник телепата Сталина

Не знаю, может, то, что я чувствую, и не любовь вовсе, но во мне впервые в жизни растет и укрепляется убеждение, желание: я хочу, я должен, мне очень нужно быть вместе с тобой.

Рядом, держась за руки. Хотя бы…

Я помню все наши встречи, то и дело прокручиваю в памяти, как ты улыбалась, что говорила, на что очень мило сердилась.

Вспоминаю и улыбаюсь, ловя себя на умилении.

До того дня, когда увидел тебя, я даже не подозревал, что могу быть настолько сентиментальным. И нежным.

Да и как еще, если ты – сама нежность? И прелесть…

Все-таки удивительная штука – жизнь! Еще в июле я даже не подозревал, что в мире живет такая девушка, как Лея, а теперь точно знаю, что никогда ее не забуду.

А уж то, что и ты сказала мне главные слова, наполняет меня счастьем, ради которого и стоит жить.

Но что-то я поддался амурному настрою поэтов и сам ударился в плетение романтических словес. Между тем Лея – весьма практичная девушка, разумная, прехорошенькая, и вообще – красавица…

Ага, опять меня занесло. Стоит мне подумать о тебе, как сразу меняется поток моих мыслей, начинает кружить вокруг любимого имени.

Ты, вот, спрашиваешь, как я угадываю мысли? А я их не угадываю, я их как бы слышу. Они вроде как звучат у меня в голове.

Когда человек-индуктор находится далеко, я воспринимаю его мысли как неясное бормотание, будто голос за стеной – слышно, но непонятно. Но вот он приближается, мысли его делаются четче, разборчивей, внятней.

Хотя, если честно, поражает тот хаос, который творится в человеческих головах. Когда я беру мысль, это вовсе не значит, что я слышу этакого чтеца-декламатора, отнюдь нет. Разрывчатые, прерывистые мыслеформы скачут, появляются и исчезают, наслаиваются друг на друга.

Человек все время испытывает эмоции, и они постоянно баламутят поток сознания. А когда я стою на сцене, то в голове у меня звучит целый хор, причем все говорят вразнобой, и в этой каше очень трудно сориентироваться, отстроиться от толпы, сосредоточившись на каком-нибудь одном человеке.

В этом здорово помогает телесный контакт – берешь человека за руку, и все прочие думки, со всего зала, будто отдаляются, становятся глухим фоном.

Милая Лея! Ей-богу, ты совершенно зря завидуешь мне и моим «чудесным» способностям.

«Магия моего мозга», как ты выразилась, совершенно не способна на истинное чудо. Например, чтобы любимая девушка ответила мне взаимностью. Но чудо это было-таки явлено!

Стыдно признаться, но я даже побаиваюсь иногда своего мозга, ибо не знаю, на что он способен, на какие еще выверты. Воистину, дар мой – благословение Господа, хотя иногда я сильно устаю от «магии» и начинаю мечтать о том, чтобы быть как все.

Трудиться, приходить с работы домой, к любимой женушке (ее зовут Лея), ужинать вместе или приглашать гостей, пропускать по стаканчику с друзьями, болтать, шутить, смеяться, хвастаться отметками сына и новым платьем дочери…

Это – счастье! И я верю, что оно не минет нас, а мой потаенный дар… Он нам пригодится в хозяйстве! Верно?

Знаешь, бывает так, что человек женится на красавице, а после бросает ее и уходит к женщине, не могущей похвастаться интересной внешностью. Почему так происходит, никто не ведает. Мы сами не знаем себя, полагая, что взлелеянные нами желания действительно искренние, но как часто оказывается, что человек не имеет ни малейшего понятия о том, чего он хочет на самом деле.

Можно легко убедить себя, что желаешь добра, а потом ты будешь потрясен, открыв в себе иное – радость и удовольствие от того, что творишь зло.

И только одному мне несказанно повезло – я встретил девушку, желания которой совпадают с моими собственными».

Лея с матерью пришла на мое выступление и будто вдохновила меня – все номера прошли с блеском, утверждаю это без ложной скромности.

Правда, мать Леи ничему не удивлялась, в отличие от своей глубоко чувствовавшей дочери. Как говаривала бабушка Рейзл, «дочь раввина ничем не удивишь». А матушка Леи как раз и была из семьи раввина.

Впрочем, я не слишком обращал внимание на родственников моей возлюбленной, они для меня почти не существовали. Разве что изрядно мешали нам с Леей, исповедуя глупые ветхозаветные принципы и табу.

Спасибо Фейге – через нее я переписывался с Леей. Отец пани Каценельсон умер, девушка жила с матерью и старшим братом. Брат был в постоянных разъездах, а мать предоставила дочери свободу.

По крайней мере, она не просматривала ее почту, чем не гнушались родители Леи.