Сергей Бордунов - Неизвестные известные. Философия рока

«Что-то во мне настало,

Возникло, схватило, поймало,

Во мне проснулось, очнулось, забилось

Ко мне пробилось

Солнце Всех Неспящих, свободных

Никуда, никогда, ниоткуда…

Солнце живых вопреки всем законам и азбукам.»

***

Вопрос:

– Как обычно идёт работа над текстами песен?

Егор:

– Это напоминает охоту за изменённым состоянием сознания. Когда «охота» удаётся, входишь в транс и являешься кем-то вроде медиума, и тогда через тебя хлещет огромный поток. Даже не успеваешь записывать. А после этого уже начинается техническая работа с текстом.

Нужно выходить за пределы себя самого. Я не могу сказать, что я что-то сочиняю; я, скорее, проводник. То, что сочиняется – оно везде носится. Есть поле, хранилище всемирное, надо туда достучаться. Нужно быть охотником, долго охотиться, применять определенные методы стимуляции, магические выслеживания самого себя. Например, поступать себе наперекор, в течение дня делать все, чего тебе делать не хочется: захотел сесть на стул – стоять; хочется спать – не спать; хочется включить телевизор – сломать. И в некий момент начинает что-то такое происходить. Что-то вроде колодца, водоворота, потока, который проходит сквозь тебя.

«В минуту умолчания ори как можно громче

По линованной бумаге ты пиши на поперёк!

Назло! Поперёк!»

***

Вопрос:

– Какой предмет был самым любимым у Вас в школе?

Егор:

– Физкультура, потому что от неё был освобожден и не ходил.

Человек – это существо, которое наделено логическим сознанием – и в силу этого не может жить «здесь и сейчас». Поэтому он погружен в прошлое или в будущее. Здесь и сейчас живут только дети.

«А мне раньше стало плохо,

А теперь мне хорошо.»

***

Что же касается как бы загадочности или некой туманности, нас окружающей, то с некоторых пор мной – осознанно или неосознанно – практикуется то, что шаманы называют «стиранием личной истории». Мне от этого и свободнее, и легче.

Есть притча: пока ты поднимаешься на гору, думаешь, что это самое главное, но вот поднялся, а там спуск, и ещё одна гора, ещё выше и страшнее первой, и далее. Я верю, что история человека и человечества не круг, а спираль, стремящаяся все выше и выше вверх.

Нечто, что являет собой человек – это как аквариум с рыбками, который находится внутри океана. А при смерти он ломается. Он все равно там остается, но у него уже нет рамок. После этого – когда неожиданно такие вещи понимаешь – становишься немного другим человеком. То есть ты уже не живой, не мертвый, а какой-то вечный, что ли.

«Мы вышли за рамки людских представлений

И даже представить себе не могли

Что выше всех горестей, бед и мучений

Мы будем под слоем промёрзшей земли.

На наших глазах исчезают потери

Душа выпускает скопившийся страх

Я слышу шаги – открываются двери

И смерть исчезает на наших глазах.»

***

Вопрос:

– Как студия, расположенная, как известно, в обычной квартире, решала проблему звукоизоляции от соседей по дому? Или, может, соседи у Егора были какие-то необыкновенные, не сторожили с топором под дверью, не резали электропроводку снаружи, не вызывали милицию?..

Егор:

– Вызывали, у меня самые обыкновенные соседи, имел неоднократные судебные иски вплоть до вопроса о выселении… Самые тяготы пришлись на альбом «Солнцеворот» – соседи били по батарее и это бралось микрофоном.

***

Я однажды посмотрел на себя несколько со стороны. И понял, что я – это огромное количество очень конкретных частных представлений о том, как оно всё есть. Они выглядят как ворох грязного тряпья, какой-то одежды, каких-то салфеток, разноцветные тряпочки, разноцветные стёклышки… И я взял всё это внутри себя, поднял, вышел на кухню, посмотрел – а у меня стол такой голубой, как небо, – и я взял в голове весь этот ворох и швырнул куда-то в синеву. И в этот момент со мной произошло нечто. Я был совершенно трезвый, я никогда в то время не пил ничего, не употреблял. У меня открылся внутри душераздирающий глобальный поток. Впечатление было такое, что я стал не личностью, а стал всем миром. И сквозь меня, сквозь то, что я представлял как живой человек во времени, – а это такой отрезок маленькой трубы, – пытается прорваться со страшным напряжением, представляешь, весь мир. Огромный поток, а я его торможу. Меня разрывало на части, я вышел на улицу, там плакал просто. Я видел, как лист с дерева падает очень долго, как муравьи ползают, как дети копошатся, как качели скрипят, как там дедушка на велосипеде едет. Я одновременно видел это всё. И видел в этом всём не просто закономерность, а глобальную какую-то картинку. И было совершенно явственно, что именно так всё и должно быть. Не просто должно, а это движение, какая-то глобальная космическая… не то что игра… какие-то шахматы. Не знаю, у меня нет слов для этого. И не может быть слов на человеческом языке. Время остановилось, это очень напоминает изменённое состояние или смерть. Оно сжималось, сжималось, в некий момент почти остановилось. Не знаю, как это объяснить. Было одновременно чудовищное мучение и состояние экстаза глобального. Я понимал всё. Я шел – и был какой-то частью всего в целом. И одновременно был каждой частью, на что я обращал внимание. Потом это прекратилось, но очень долго во мне оставалось. Такие состояния были ещё и ещё какое-то время, но всё меньше. Я понял, в какую сторону двигаться после этого. И что я делаю, собственно говоря, здесь. Вот с тех пор я это всё и делаю.