Лариса Васильева: Кремлевские жены

Там, едва войдя в первый зал, я услыхала — кто-то выкрикивает мою фамилию. Оказалось, пришел «факс» из Союза писателей, что Моссовет отказал нам в гостинице для делегаток учредительной конференции писательниц.

Свет померк перед моими глазами. Столько времени истратить на подготовку, взбудоражить писательниц по всей стране и — все коту под хвост.

Мою растерянность увидел Егор Яковлев — главный редактор «Московских новостей». Он взял телеграмму, прочитал и дал совет:

— Вон среди делегации — Сайкин, Председатель Моссовета. Только он может вам помочь. — И толкнул меня к нему.

Бедный Сайкин, огорошенный, как и все мы, наэлектризованными римскими толпами, ничего не понял: какая-то советская женщина почему-то в Риме размахивает перед его лицом какой-то телеграммой и требует, чтобы он послал в Москву распоряжение о том, чтобы каким-то делегаткам обеспечили триста мест в гостинице.

Он стал кричать мне, что мест у него нет, в Москве сейчас вообще нет мест и он дать ничего не может.

Я в ответ кричала, что он срывает международное мероприятие, это дойдет до Горбачева и Сайкину будет плохо. Но Сайкин не сдавался, а Егор Яковлев за моей спиной хохотал, как Мефистофель.

Поздней ночью вся пресс-группа должна была встретиться с Горбачевым в советском посольстве на вилле Абамелек и рассказать ему о настроениях римской общественности.

Мы долго ждали Михаила Сергеевича. Наконец он появился. Один. Без Раисы Максимовны.

Шел третий час ночи. Люди сидели за длинным, огромным столом. По правую руку от меня Джигарханян, по левую — Александр Николаевич Яковлев, с мясистым лицом гнома-заговорщика. Горбачев — через стол, чуть наискосок. Мы с ним часто встречались взглядами. Шел разговор, в ходе которого он несколько раз обращался ко мне с вопросом:

— А что думают женщины?

И я начинала невпопад говорить не о том, что думают женщины Италии о Горбачеве — я не знала, что они думают, — а о своей идее гармонии, о ее необходимости в распадающемся обществе, которому нечего терять. В какой-то момент я заметила, что Горбачев слышит меня. Слушает и, кажется, понимает. Остальным же это неинтересно, и они, перебивая меня, уводят его мысль в сторону от моих мыслей. А он все же опять ко мне.

И я вдруг, вспомнив, что в Москве нет номеров для делегаток, начинаю говорить об учредительном собрании писательниц и прошу сказать Сайкину, чтобы дали триста мест в гостинице. Этого уже Горбачев не понимает, хмурится, отбрасывает от себя, но Сайкин сидит здесь и понимает, его имя произнесено, триста номеров нужно…

Но опять Горбачев ко мне, и опять я ему про женщин, семью, общество и необходимость деполитизированной женской прессы.

— Да, да! — улавливает он мою мысль, но опять его отвлекают.

— Мы должны пройти через хаос, — слышу я слова Горбачева, обращенные ко всей пресс-группе и, пораженная этими словами, кричу ему через стол:

— Почему?

Сергей Сергеевич Алексеев, вскочив со своего места, нажимает мне на плечи, явно заставляя молчать, а сам через стол — Горбачеву:

— Вы хоть народу об этом не говорите!

Тут что-то торопливо утверждает Шаталин. Там писатель Можаев заводит речь о том, что Михаил Сергеевич должен усилить свою охрану, вот ведь царя охраняли…

Расходимся. Горбачев задерживает меня. Мне кажется, он хочет до конца понять мою не совсем ясную для него мысль. Я готова говорить, но подходит человек и явственным полушепотом:

— На проводе миссис Тэтчер по поводу Литвы…

По смешному стечению обстоятельств я попадаю в одну машину с Сайкиным на пути из посольства до гостиницы и всю дорогу давлю (глагол! — Л.В.) ему на психику со своими номерами для своих делегаток.

А он не слушает меня и говорит что-то печальное: мол, если не будет в нашем обществе ставки на рабочего человека, то общество развалится.

— Да я вам душу свою открываю, а вы про какие-то номера в гостинице. Будут вам номера! — в сердцах говорит он. И мне становится стыдно за свою назойливость.

Но рано утром, едва я проснулась, готовая лететь на Сицилию в группе Раисы Максимовны, как это предполагалось по программе, у меня не было времени стыдиться и стесняться. Я вспомнила весь вчерашний день, этих рвущихся к носителю в части мужчин, озабоченных собой и своими делами, и поняла, что Сайкин, проснувшись, совершенно забудет обо мне и моих гостиничных номерах для писательниц.

Неужели, даже попав в такое общество, от которого все в нашей стране зависит, я не пробью (глагол! — Л.В.) такого пустяка, как гостиница?