Оскар Скейя - Выжить любой ценой

Он посмотрел на меня пустым взглядом, затем уткнулся в блокнот и дословно записал мой ответ. Последним его вопросом было, не являюсь ли я братом Гитлера. Я ответил:

– Как я понял, вы всегда попадаете в самую точку, опознавая кого-нибудь.

Он снова что-то записал в своем блокноте, потом поблагодарил меня и попросил, чтобы я прислал сюда моего товарища.

Я вернулся в барак, нашел Бруно и сказал, чтобы он шел к инструктору. Он спросил, о чем пойдет речь, но я не знал, что ему ответить. Бруно вышел, но минут через 20 вернулся. Он рассказал о своей беседе, которая показалась мне несколько более живой, чем мой разговор с инструктором. Я надеялся, что этот лагерь будет другим, но вырисовывалось, что он мало отличается от прежнего. К счастью, прибывая сюда, мы оба уже знали, как работает НКВД. Все может начаться с инструктора, а закончиться в НКВД.

На следующее утро к нам в казарму зашел старший лейтенант НКВД. Беседа с самого начала была почти приятной. Он спрашивал, как мы устроились, нравится ли нам обстановка. Он не очень хорошо говорил по-польски, поэтому спросил, понимаем ли мы с Бруно русский. Когда мы ответили утвердительно, он вздохнул с облегчением. Обернувшись ко мне, старший лейтенант спросил, какую конкретно должность я занимал в польской армии. Я уклонился от прямого ответа и заявил только, что был лейтенантом, а Бруно – прапорщиком. Тогда он спросил, служили ли мы когда-нибудь в немецкой армии. Мы ответили, что нет, что мы лишь недолго проработали в немецких строительных бригадах. Он продолжал допрашивать нас о нашем военном прошлом, но время от времени снова задавал вопрос, не являемся ли мы немецкими офицерами. Наконец он отстал от нас, попрощался и, явно недовольный, вышел из комнаты.

Последний разговор оставил у меня очень неприятный осадок. Я сказал Бруно, что нам следует вести здесь себя очень осторожно. Мы должны расспросить окружающих, нет ли здесь других людей из одних с нами мест, которые могли бы опознать нас. Он согласился, и мы оба стали обходить лагерь, слоняясь среди заключенных, стараясь разузнать побольше о том, кто и откуда сюда попал.

В тот же вечер Бруно принес мне новость. Он объявил:

– Оскар, здесь есть еще один человек из моего родного города. Я еще не говорил с ним. Он работает на складе. Давай пойдем туда вместе прямо сейчас.

Мы сразу же нашли того человека, поляка родом из города Грудзендз (Грауденц) под Гданьском (Данциг). Мы спросили, на какой улице он жил, и по странному совпадению он оказался с той же улицы, на которой жил и Бруно. У нас возникли некоторые сомнения в его ответе, и мы стали настойчиво переспрашивать его. Я спросил, не жил ли он на той же улице, что и некто по фамилии Шмагельский. Он ответил, что да, там был такой человек, но он уже много лет как поселился в Германии. Бруно понял, что речь шла о его двоюродном брате. Он говорил, что его брат жил там же, но на соседней улице. Это могло быть единственным выходом, чтобы Бруно мог спастись.

Потом мы сосредоточились на том, чтобы выявить кого-либо, кто мог бы проживать в одном районе со мной. В течение следующих нескольких дней мы бродили по лагерю и наугад спрашивали солдат, откуда они родом. Мне повезло, и за все время, что я провел в лагере, я не встретил никого, кто мог бы знать меня. Кроме того, я старался держаться подальше от здания, где размещалась администрация лагеря.

Этот лагерь был очень похож на лагерь № 240. И тот и другой были наспех построены на обширной территории, бывшей когда-то сельскими угодьями. Грубо сколоченные бараки были окружены многочисленными рядами колючей проволоки. Но в этом лагере, похоже, было больше порядка. и это объясняется, несомненно, присутствием здесь стольких немцев, которые гораздо более дисциплинированны, чем русские. Сигнал к подъему звучал в 5 часов утра, а в 5:30 мы уже выходили наружу для осмотра и поверки. Завтрак подавали ровно в 6 часов утра. Каждому полагался литр супа. Суп был жидким, в нем едва плавали редкие зерновые. Полагалось также по 200 граммов хлеба, которые после взвешивания на русский манер превращались всего в 80 граммов. Если рабочая бригада выполняла дневную норму, человек получал дополнительно еще 200 граммов хлеба. В обед получали еще по 200 граммов хлеба и еще литр супа, а также 50 граммов рыбы (морского окуня). После приготовления рыба нарезалась тонкими кусками и сдабривалась подсолнечным маслом. К ужину заключенные получали те же 200 граммов хлеба, небольшую чашку кофе и 100 граммов другой рыбы, несколько меньшего размера.