Александр Авдеенко - Наказание без преступления

Промелькнули две или три фигуры в полный рост в длинных шинелях. Кто все это создавал? Неужели и это руки каналоармейцев? Или в Москве и Ленинграде отлиты скульпторами? Так или иначе, но великая завершенная стройка увековечена великим именем. Все великое в нашей стране носит Его имя. Магнитогорский комбинат имени Сталина. Московский автомобильный. Сталинградский тракторный. Сталинград. Город Сталино. Сталиногорск. И наконец — эпоха Сталина. Великое нам выпало счастье — быть современниками Сталина.

Говорят, когда Сталин совершал путешествие по каналу, пароход «Анохин» сопровождали эсминцы и подводные лодки Балтфлота. И еще говорят, что балтийские корабли превратились в беломорские. Похоже, на Севере с его более свободным выходом в океан создается новая мощная база военного флота. Этим, вероятно, и объясняется то, что Сталин, годами не покидающий Кремля, преодолел громадное пространство, вчерашнюю глухомань — от берегов Балтики до Беломорья. И еще говорят, что в Сороке, в Белом море, невдалеке от берега, когда туда прибыл Сталин с Кировым и Ворошиловым, состоялся большой парад военных кораблей.

Стараюсь не попадать в поле зрения Мирского, но он находит меня и удостаивает доверия, которое мне, откровенно говоря, в тягость. Не могу и не хочу через его очки смотреть на нашу жизнь.

Он почувствовал мою отчужденность и спрашивает:

— Вы, кажется, не одобряете моей любознательности?

— Вы долгое время жили вдали от Родины и потому многое воспринимаете… как бы поточнее сказать… на свой лад.

— Это разве плохо — воспринимать жизнь самостоятельно, без подсказки со стороны, без оглядки на перст указующий?

— Я этого не сказал.

— Нет, сказали. Другими словами, но именно это. И вы не первый. Это меня сильно огорчает. Более того, тревожит. Могу оказаться не ко двору. Жаль, очень жаль, если это случится. Я полюбил Ленина. Полюбил и новую Россию. Многое нравится, что сделано и делается. Но многое и непонятно. Есть немало такого, что Ленин не одобрил бы, будь он жив. И самое печальное, что я отчетливо вижу недостатки, промахи, ошибки, упущения, а иногда и произвол, а ваши глаза, привыкшие к большим и малым изъянам, не замечают их. Многие обижаются, когда их ткнешь носом в ту или иную проруху. Вот вы, например, смотрите на канал только как на великое чудо и не видите оборотной стороны.

— Что за оборотная сторона?

— Здесь на каждом шагу упрятаны тайны. Под каждой плотиной. Под каждым шлюзом. В судьбе и работе каждого каналоармейца. Если бы судьбе было угодно омолодить меня и определить на ваше завидное место, место молодого писателя, знаете, что бы я сделал? Написал бы повесть «Тайна трех букв».

С неодобрением смотрю на бывшего князя и говорю с откровенным вызовом:

— Какая тайна? Все открыто, все нам показывают.

— Я далеко не все для себя уяснил. Эта грандиозная водная дорога с ее мостами, водохранилищами, шлюзами, плотинами является, как и Магнитка, одним из новых чудес социалистического света. Если…

— Что — если? — сейчас же сорвалось у меня с языка.

— Если Беломорстрой есть именно то, только то, чем он нам представляется.

— А разве может быть иначе? — спрашиваю я, недоумевая.

Он ответил спокойно и почему-то печально:

— Может, мой дорогой, может. Люди способны творить не только чудеса, но и всякого рода хитроумные ловушки и для своего же брата, и для себя. В истории человечества всякое бывало. Чаще всего великие народные бедствия начинались с благих намерений и заверений сильных мира сего.

— Не пойму я, к чему вы это говорите.

Мирский засмеялся, ощерив свои стертые почти до корешков зубы.

— А вы думаете, я знаю, чего это ради я разглагольствую перед вами? В одном лишь я не сомневаюсь: вы не пожалуетесь ни писателям, ни чекистам, что бывший князь совращает вас с пути праведного.

Плывем дальше, на север.

Местами канал возвышался над равниной метра на три или четыре. Крутые откосы искусственных насыпей.

Неоглядные просторы Выг-озера. Совсем холодно. Предусмотрительные чекисты извлекают из корабельных кладовых толстые, пушистые свитеры, раздают писателям.

Ветер сечет лица ледяной крупой, но мы не покидаем палубы и смотрим на нелюдимый мир, переделанный человеком.

Десятый шлюз. Он высечен в диабазовой глыбе. Фирин рассказывает, как день и ночь стрекотали здесь перфораторы. Самая крепкая, особой закалки сталь выдерживала не больше часа работы — перегорала. Гнезда для динамитных зарядов, чтобы взорвать скалу, пришлось просверливать чуть ли не на каждом квадратном метре.