Фиаз Рафик - Мой брат Мохаммед Али

Наших родителей объединяла религия. Убежденные христиане, они строго следовали учению Библии. Помню, утром в воскресенье мама всегда особенно тщательно одевала нас с Мохаммедом, и мы шли в церковь, чтобы послушать проповедь преподобного Уилсона. И хотя дома мама обычно проявляла свою любовь и осыпала нас ласками, в церкви она не выражала открыто своих эмоций – не кричала, как некоторые прихожане. На людях мама всегда вела себя тихо и спокойно, хотя ее сыновья и не унаследовали эти черты.

В детстве Мохаммед был невероятным непоседой. О таких говорят, что у них шило в одном месте, – он просто не мог усидеть без дела. А еще влезал в каждый разговор, даже когда в этом не было никакой необходимости. Сидел, уплетая обед за обе щеки, и при этом говорил маме: «Хочу еще». В пять лет, играя с соседскими ребятами, он вставал на какое-нибудь возвышение, как лидер, обращаясь к собравшимся, – а я старался не отставать от него, насколько это возможно в три года. Мама говорила, что уже тогда поняла: брат никогда не удовлетворится ролью второго плана – нет, он будет в центре внимания, к нему будут прислушиваться. Даже в детстве Мохаммед был громким, гордым и уверенным. Я считал его прирожденным лидером и следовал за ним почти повсюду.

Мы обожали шалить, и хорошо, что в детстве у нас было не так много возможностей влипнуть в серьезные неприятности. Сначала наша семья поселилась в неблагополучном районе на юге Луисвилла, а через пару лет после моего рождения мы переехали в западную часть города, совсем недолго жили там вместе с бабушкой и дедушкой, а потом, в 1947 году, перебрались в другой дом – всего через четыре квартала от прежнего, на Гранд-авеню, 3302. Именно он известен сейчас как место, где вырос Мохаммед Али. Наш прежний район считался совсем неблагополучным, Гранд-авеню же в определенном смысле имел репутацию лучшего в окру́ге: в западной части Луисвилла были кварталы и похуже. В восточной части города самым криминальным называли Смоук-таун, и все равно ни один из черных кварталов Луисвилла не мог сравниться с гетто в крупных городах: там афроамериканцы имели право селиться только в определенных районах, где плотность населения была зачастую вчетверо выше, чем в белых кварталах, и на работу их брали далеко не везде. Район, где мы росли, хоть и был населен в основном темнокожими, но рядом с нами жили и белые семьи, а также адвокаты и врачи.

Однако я хочу развенчать миф, который существует уже много лет: нет, мы с братом не выходцы из среднего класса. Наша семья действительно не была нищей – в округе некоторые жили еще хуже нас, – но почти все наше детство прошло в относительной бедности. Это так, уж я-то знаю точно. Денег нам всегда не хватало. Долгое время мы не могли позволить себе даже собственную машину, и отцу в конце концов удалось купить только старую – ей было по меньшей мере лет десять; да и деньги на новые шины наскребали всегда с трудом. Сами мы жили в скромном одноэтажном домике с двумя спальнями, гостиной, ванной и кухней, где обедали. Дворик перед домом был совсем маленьким, а за домом – побольше: он начинался от заднего крыльца и тянулся до самого переулка. Там росли высокие деревья, а в пруду плавали золотые рыбки. Как бы то ни было, жили мы неплохо, но иногда нам не хватало денег, чтобы сделать дома ремонт, и приходилось просто мириться с какими-то вещами. Например, несколько лет подряд крыша протекала, и стены были в ужасном состоянии. Парадное крыльцо разваливалось – еще с момента нашего переезда. Отец постоянно собирался его починить, но деньги приходилось тратить на более насущные нужды. Мы с Мохаммедом почти всегда носили одежду, раздаваемую благотворительными организациями, ходили в рубашках и ботинках, купленных за доллар в секонд-хенде. Поэтому я бы не стал говорить, что Мохаммед рос в семье «среднего класса». Да, наш отец считался довольно известным художником, а мама работала прислугой в нескольких белых семьях, но сводить концы с концами было нелегко. Однако мы никогда не ложились спать голодными. Пусть у нас с братом почти не было денег, пусть нам не дарили горы подарков на праздники и не покупали все подряд. Обычно для счастья нам хватало того, что мы есть друг у друга.

Например, спальня у нас с Мохаммедом была одна на двоих – метров пять-шесть – и наши кровати стояли вплотную. Других ребят это могло бы раздражать, а нас только еще больше сближало как братьев. Он болтал со мной до поздней ночи, пока мы не засыпали. Рассказывал о своих мечтах, о том, что хочет многого добиться; брат не сомневался – однажды он станет богатым и знаменитым. Помню, Мохаммед мечтал, что купит родителям большой новый дом, первоклассный Cadillac , а на банковском счете у него будет лежать четверть миллиона долларов. А точнее, четверть миллиона – всегда эта цифра – будет лежать на черный день, так что родителям в случае чего не придется волноваться. Почти все считали это просто детскими фантазиями, но я искренне верил, что Мохаммед – избранный. Не сомневался, что он добьется успеха.