Эжени Лихтенштейн - Дачная жизнь, или Исповедь Большевички

– Почему Вы не за хотели сами записать всё, что пережили?

Она помолчала. И совсем тихо:

– Знаешь, Ваган не верит, что мы с тобой напишем книгу. Он вообще в меня не верит. А мне ведь «эти мальчики» до сих пор снятся. И потом, партия решила, что не нужно больше вспоминать об этом. Признали свои ошибки. И всё! Молодёжь и так ни во что больше не верит.

(Я про себя: «Например, в мировую революцию»).

– А вообще – во что нужно верить?

– В справедливость. В равенство.

– Но ведь равенства – изначально быть не может! Кто-то рождается в любви и благополучии, а кто-то – в бедности и злобности. И потом – генная программа, хотите или нет, но она же существует.

– Нужно перевоспитывать.

Меня всегда доводила до бешенства – эта их, большевиков – коммунистов – чекистов-начальников – «святая уверенность», что они всегда и во всём – правы. «Кто не с нами, тот против нас!» Кажется эта формулировка принадлежит Максиму Горькому «пролетарскому писателю». Я его возненавидела так, как если бы была лично с ним знакома. Но его пьесу «На дне» почему-то продолжала считать «одной из лучших».

Разумеется, я с ней – не спорила.

Спорить с ней было абсолютно бесполезно.

Во всём, что не касалось её убеждений, она была остроумным, добрым, тонким, щедрым, доброжелательным, – и на редкость талантливым человеком, деликатным и застенчивым. Меня поражала эта её непреодолимая убеждённость, что «они, большевики», имеют право диктовать всем и каждому: как жить, какие книги читать, с кем общаться, кого любить и кого ненавидеть.

Иногда я была почти уверена, что они все – «зомби», впрочем, она могла и не знать этого слова. Меня спасала, как ни странно, моя профессия. Я же «записывала чужие воспоминания», как если бы это было моим «послушанием». Даже если бы я не читала про все ужасы Лубянки, тюрем, концлагерей, я бы ВСЁ РАВНО их, коммунистов-чекистов-ленинцев-сталинцев – ненавидела. И – это я только потом – поняла и «зауважала» себя – и я их – не боялась! Как меня поразило утверждение Аркадия Белинкова в его статье «Поэт и толстяк», посвященной творчеству Юрия Олеши: «Испугавшийся человек не может быть поэтом». И замечание Михаила Зощенко: «Писатель, который испугался? Это потеря квалификации».

Её младший сын, академик и ректор вуза, назвал своего сына именем деда. Ваган. И первое. что сделал его сын, как только началась перестройка, уехал в Англию. По контракту. Поразительно: третье поколение большевиков. И, кстати, чувствует себя там – превосходно. И возвращаться не собирается.

Картинка: двор того самого дома, из которого её, мою партийную тётку, Нину Марковну Днепрову, родную сестру моего деда Наума Марковича Слуцкого, увели ночью, голубоглазые «ворошиловские стрелки», мы, стриженные наголо, вернувшиеся из эвакуации московские дети играем в «казаки-разбойники». И я – попадаю в плен. Уже не помню – «кто – я «казак или разбойник». Но совершенно явственно вижу СЕБЯ в полосатом байковом платье, синем в белую полоску, платье, полученном – «по ордеру», я стою, прислонившись спиной к красной кирпичной стене. В двух сжатых кулаках – камни. И слышу свой голос: «Кто подойдёт – убью!»

И всегда ЭТО во мне присутствовало – непокорство. И – ненасытимая любовь к жизни, к Искусству, к изящной словесности, к Театру, к дальним странам. Ах, как мы с ней были похожи! Она запоем читала, память её – меня изумляла.

– Я всегда выписывала «Литературную газету», чтобы быть в курсе того, что происходит в мире. И детям своим внушала:

– Учиться только в Москве, на дневном отделении, быть отличниками, стремиться к вершинам знаний, чтобы приносить пользу своей стране.

Посмотрела на меня.

– Ты напишешь об этом? Я внушала им, что партия ни в чём не виновата. Это были ошибки. Отдельных подлецов. Перерожденцев. Напишешь?

– От твоего имени, тётка, – ласково говорю я.

– Ты думаешь по-другому?

– Но я – не троцкистка. Не анархистка, и, уверяю тебя, – не «внутренняя эмигрантка» и даже – не диссидентка. Я – язычница и поклонница секты дзен. Это такая буддийская секта, которая имеет следующие постулаты. Рассказывать?

Она улыбается и покровительственно :

– Ты любишь учиться!

Я, подыгрываю: «Кабачки приготовишь?»

Она: «Со сметаной».

Вечером садимся напротив друг друга и начинаем работать.

– Каждый человек сам должен выбрать себе религию. У Юрия Левитанского есть такое стихотворение. Можно я его прочту?