Глянул на Ленина и понял, что и тому так же жутко больно. Но держится, чтоб не смутит пришедшего сюда художника. Вместе с профессором Алексеевым педагогом у Егорова был и скульптор, медальер Марк Анатольевич Шмаков. Композицию вёл Иван Константинович Стулов. Живопись и академический рисунок преподавал бывший передвижник, народный художник СССР, академик Василий Николаевич Бакшеев. Он, кстати, с тем же Репиным тоже был хорошо знаком.
Метростроевцы
Директор совхоза был резко против поступления расторопного, способного юноши в МХПУ и грозил тюрьмой. Тогда это считалось сельской местностью, откуда в город не пускали. В целом оно, конечно, понятно, да только уж злобствовать-то зачем? Другие студенты ведь подобные вопросы решали. Володя не знал как и быть, написал письмо в Приёмную Калинина, и получил поддержку, доброе напутствие.
Егоров в учебной мастерской
Учились по десятибалльной системе, Володя Егоров нередко получал Первые Пятёрки (=десятки). Но рекордсменом по учёбе был Володькин друг, прямой потомок Александра Сергеевича Пушкина коренной москвич Мишка Пушкин. Иногда в тесной комнате Мишки Володька ночевал… на шкафу. Володя жил то в общежитии московском, то в Коммунарке, когда позволяли обстоятельства. Ещё друзьями-однокашниками юного Егорова стали (впоследствии известные московские художники, скульпторы) Юрий Тур, Сергей Дозоров. Тур и Пушкин как-то ухитрялись ещё и альпинизмом заниматься в секции прославленного скалолаза и скульптора Е. М. Абалакова. Это голодное благословенное время Владимир Егоров вспоминал потом всегда. Летом в пионерлагере был вожатым, встречался как-то с матерью Зои Космодемьянской Любовью Тимофеевной. И не раз с Еленой Фабиановной Гнесиной, благоволившей к мальчишке-музыканту, одному из Володькиных дружков (известным почему-то не ставшим). Разрушенное Подмосковье поднималось из руин невероятными усилиями людей.
Впрочем находилось иногда и время прогулок по Москве, веселых шуток. Как-то, вчетвером идя по улице Горького, остановились и, задрав головы, напряженно уставились на крышу одного из домов. Многочисленные прохожие тоже стали останавливаться и смотреть что случилось, собралась огромная толпа, а ребята со смехом побежали дальше. Не менее трёх раз сработал у них и пресловутый номер с тринадцатым билетом. Когда нет возможности выучить на сессии все экзаменационные билеты, то учишь вместо оставшихся билет номер 13. И если попадается невыученный, то тут же запихиваешь его в общую кучу на столе. В ответ на недоумение преподавателя смиренно сообщаешь, что, мол, ты парень суеверный и тринадцатый билет брать боишься. «Да что Вы ерунду городите, молодой человек. А ну берите ваш билет, возьмите себя в руки и готовьтесь!» – приказывает экзаменатор. Приходится подчиниться, что поделаешь.
Практику проходили на Урале, в Курганской области и уральские места Владимиру понравились. В Москве по вечерам работал, вместе с другими студентами месил глину в мастерской знаменитого советского скульптора Матвея Генриховича Манизера, чёткость которого в делах всех восхищала. За глаза минута в минуту приезжавшего в мастерскую мэтра парни звали Механизером. Лепил по учебным заданиям и для души портреты, небольшие настольные скульптуры. Много рисовал. В 1950 г. начал делать дипломную работу «Ф.Э Дзержинский». По работе довелось советоваться аж с С. Д. Меркуровым. Был у Меркурова на большущей даче, где ваятель показал студенту свой портрет Дзержинского. В сарае мэтр в бобровой шапке отрыл тростью из под снега свою давнюю скульптуру: «Нравится?» – «Нравится…» – из вежливости соврал Володя, а про себя подумал: «Барахло ты сделал, Сергей Дмитрич. Я лучше сделаю!»
Меркуров – автор гигантской статуи Ленина над Дворцом Советов, который должен был подняться в центре Москвы на месте взорванного Храма Христа Спасителя, да из-за войны так и не построенный. Рассказчик он был великолепный. Затаив дыхание Володя услышал из его уст еще на младших курсах вот такую байку: «Я младше вас был, почти мальцом, хоть и росту был уже завидного, когда заметили во мне художнический дар и послали в ученическую поездку в Париж. Это случилось еще в конце прошлого века. Вот стал учиться в студии и постепенно замечать чью-то заботу. Услыхал про некого барона, что когда-то жил в России. Мне с его помощью помогли, например, прилично одеться. Только в обуви сначала ходил старой, здешняя обувка жала ноги. Но в Париже все есть, решился и этот пустяк. Потом повезли меня к барону, седому старому, но видно что богат, влиятелен. Оказалось, тьфу ты, боже мой… Дантес! Жив до сих пор. Как-то это совсем нехорошо. Но все же за заботу я его поблагодарил. Потом еще не раз виделись. С трудом спросил его о Пушкине, как так могло случиться. Он мне на это только ответил: Задира был..! Такая вот история очень давнишняя». Мишка Пушкин закипел, но ни слова не сказал. Тогда Вова и ребята Меркурову поверили. Но потом узнали, что хоть Жорж Дантес жил долго, до 1895 года, но Меркуров был в Париже только в 1902-м или еще попозже.
Читать дальше