Михаил Веллер - Махно

О-па! Помещика пожгли. Заводчика повесили. Сборщиков налогов постреляли в овраге. А редким немецким разъездам махали белым флагом: вон наши пулеметы по буграм – а вот сало с горилкой для вас. Сдавай винты, немецкие пролетарии, – и ступайте до хаусов!

В результате немцы предпочли сидеть в Киеве – обеспечивать власть Рады. А она пусть сама делает остальное.

Немцы всегда скептически относились к организационным способностям славян. К чему, следует признать, имели основания. Управляющий-немец в имении или на фабрике был явлением российски типическим.

Немцы надавили на Раду. Гуманитарно-независимая Рада вспылила: мы не рабы, рабы не мы. Набравшийся в военных секретарях милитаристского духа Петлюра забыл мелкочиновничье прошлое и воевать с собственным народом отказался.

Не в силах сменить народ, немцы сменили правительство. Раде объяснили, что завтра немцы выгребут жратву от ее имени – и отойдут в сторонку полюбоваться, как озлобленные селяне порвут ее на гуляш по-сегедски. Задействовали пятую колонну – немцев-колонистов из Новороссии – и, собрав съезд советов, продавили избрание в национальные правители – гетман! – представителя славного рода Скоропадского. И чтоб слюшали сюда, герр гетман!

Войско наименовали вартой. Внешняя граница гарантировалась германско-русским договором, и варта исполняла роль вроде дивизий МВД. Повзводно и поэскадронно, реже – полубригадой с батареей конной артиллерии – варта имела задачей контролировать пространство самостийной державы.

Гетман не был социалистом. В классово чуждой социалистической Раде немцы сильно разочаровались. Замену ее на гетмана можно считать политической реакцией на германских штыках. Поместная знать поддержала гетмана, варта поддержала возвращающуюся в полуразграбленные поместья знать.

Тем временем стало тепло, и воевать стало легче. Взошли посевы, и согнанные с полученной было земли крестьяне на прокорм семей пошли к вернувшимся хозяевам в батраки. От ненавидящих взглядов добрых работников загорались крыши.

Во-от тогда возненавидели и немцев, и киевскую самостийну власть.

А-э-то-свадь-ба-свадь-ба-свадь-ба-пе-ла-и-пля-са-ла!! И-но-ги э-ту свадь-бу вдаль-несли!!! Помните песню? Ну так имела место в 18-м году свадьба знаменитая, как вынутая из седых легенд, о ней кто только ни писал.

Вернулся в свое имение серьезный пан: седые усы, брюхо в бархате, пальцы в перстнях. С дочерью вернулся: вспыхивающая от застенчивости юная красавица, тонкая талия и толстая коса. И жених с расформированного германского фронта вернулся: уже молодой полковник варты, ножны прадедовской шаблюки в самоцветах, чупрына воронова крыла и осанка молодого магната.

Залы убраны, столы ломятся, знатные гости здравицы провозглашают, военная молодежь кубки опрокидывает и в воздух палит, пьяных в тенечке складывают. На золотой поднос драгоценности бросают и пачки пестрых ассигнаций: не нищие подарки дарят молодым.

И разъезд варты, десяток конных, завернул на выстрелы в имение – да молодецким жестом хозяина их к столу: выпить за молодых.

– За природную нашу вольность да за свободную нашу землю! – провозгласил заезжий офицер, маленький и острый, как хорек. Осушил чашу, кинул оземь, неуловимым движением выхватил два нагана и одну пулю вогнал в лоб отцу, а другую – жениху. Пятифунтовые бутылочные бомбы рванули в другом краю столов, сметя публику осколками, хлестнули свинцом по самым расторопным короткие кавалерийские карабины, и пулеметной очередью от коновязи покрыл праздник легкий французский «шош».

Гранаты! – отчетливо скомандовал офицер, бешено горя глазами, и взрывы раскидали остатки смятенного праздника. – Огонь! – скомандовал он, и поспешные хлопки выстрелов опрокинули немногих, пытавшихся отбиться. – Сдавайся! – он вспрыгнул на стол, стреляя с обеих рук на любое подозрительнее движение.

Полсотни еще живых, оглушенных и деморализованных гостей, собрали под стеной. Пулеметчик кончил набивать диск. Хлопцы вставили обоймы. Махно защелкнул оба снаряженных барабана:

– Прибрать кровососов. Огонь!

Выводили лошадей из конюшни, без суеты грузили подводы:

– Сначала – всё оружие и патроны. Седла, упряжь! Да верховых всех приторочь!

– Обувку сымай с них. Форму, одёжу.

– Нестор, а что со всем тем добром делать – с посудой, и другое?

– Так. Кто там? Работники. Слуги, в общем. Быстро – брать кому что охота. Сейчас запалим все.