Михаил Веллер - Махно

И поделили землю, и поделили панское добро, и отлично отсеялись, и отлично убрали урожай. И отыграли осенние свадьбы, и приготовились зимовать. И оружие принесли с собой из армии, и экспроприировали у бывшей полиции, и выменивали на продукты у проезжавших дезертиров, и покупали на ярмарках.

И собирался Совет. Разбирал споры и решал вопросы. Вот оно – счастье: всё сами.

И набравшийся на каторге революционной науки и образования, справедливый и бескорыстный Махно, его председатель, был одарен правом последнего голоса.

И думали так: вот соберется Учредительное Собрание, и будет также решаться на нем вопрос об отделении Социалистической Украины, а анархисты многочисленны и влиятельны, и наряду с независимостью полной или частичной разных краев Прибалтики, Азии и Кавказа должен по справедливости решиться вопрос о законности немалого края Новороссии – Гуляйпольской республики трудящихся хлеборобов. Мы трудимся, никому не мешаем, хлеб мирно менять будем на товары заводов, и всем трудящимся мира мы братья.

Тут 25 октября в Питере и громыхнуло. Конец Временному Правительству?

Робя! Это же наши власть-то взяли! Социал-демократы, и эсеры, и анархисты! Дыбенко, Центробалт, балтийская братва – это же анархисты! Анархокоммунисты и большевики – это ж летние кореша! Вся власть советам! А мы что говорим?!

Те-те-те. Киевская Рада переворот не признала. А она нам не указ! Атаман Каледин на Дону переворот не признал, всех верных законному Временному Правительству к себе зовет – пойти вместе на Питер и восстановить порядок. Да и хрен бы с ними.

Но. Рада говорит: быть Украине единой! А нам на хрен их власть? А сторонники Временного Правительства говорят: Россия едина и неделима! Спасибо: мы сами хотим свою судьбу решать. А вот новое-то правительство, нашенское, эсеры-анархисты-большевики, говорят дело: а берите все суверенитета сколько унесете. Хватит держать людей в тюрьме народов! Эстонцы, киргизы, армяне – пожалуйста, порядок вот наведем, со всеми отношения установим, и живите как хотите сами. А принадлежать все должно трудящимся, идет всемирная революция, привет братьям.

Так что. Мы Питеру сочувствуем. Но – сами по себе. Вооруженный нейтралитет. Нам ни от кого ничего не надо.

Байки насчет офицерских групп, уничтожаемых осенью 17-го классово чуждыми селянами, сложены одними дурачками для других.

К ноябрю 17-го офицер был – недоверчив и лют, познав уже цену народной любви и солдатской благодарности. Одиночки – переодевались в штатское, печатали на машинках подходящие документы, печати резались из резины умельцами; отращивали щетину, пачкали руки под рабочие, шпалер в карман – время военное, реальные документы и деньги зашивали в белье, в подкладки рваных пальто. Слухи о резне и самосудах пропитали офицерство.

А вооруженные группы – это были боевые единицы не селянам чета, а хоть и разбойникам. Три года окопной смерти, пулеметы и газы. Механически отмечает глаз господствующие высотки, и укрытые от возможного огня ложбины, и подходящие для пулеметных точек места. Если до сих пор жив офицер – значит, правила выживания под смертью давно понял. Избегай всего подозрительного, не рискуй без необходимости, намечай путь отхода и прорыва, всегда контролируй ситуацию, не вступай в контакт с превосходящими группами, выбирай позицию, при неизбежности – убей или оторвись.

Зимой 17-18-го отчаянный офицер шел на Дон, как игла сквозь ветошь, и был опасен такой офицер хуже зажатого в угол волка. Редко кого пристреливали по сонному делу или из засады – ради оружия и куража мужицкого.

Подешевел человек за революцию. Подешевел человек за войну. Много эту расхожую фразу повторяли, много писали.

Убить человека – просто. Это только в первый раз – переживания. А там – привычное дело. Из года в год – рядом с тобой умирают и убивают. Это в одиночку страшно. А на миру смерть красна во многих смыслах. Жизнь продолжается, и дело общее продолжается, и на глазах окружающих надо до последнего момента держаться достойно, не хуже других. А чего страшного, все там будем.

Рефлексия исчезает. Тупеет чувство, стихает воображение. Ну – убил и убил. Пристрелить – дунула плоть круговым ударом от точки входа пули. Миг еще стоит человек – и вдруг брык резко: словно дошло, что Удар пули принят телом. А входит клинок – складывается человек на земле и лежит тихонько, отходит чуть шевелясь. И ничего страшного. Живем дальше. Ты живых – тех бойся.