Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Плещеево,

8 июня 1888 г.

Дорогой, милый друг мой! Спешу написать Вам только несколько. слов (потому что голова опять угрожает болеть) о том, что посылаю отдельным пакетом третную сумму от срока 1 октября.

Кажется, теперь наступило наконец лето, хотя никак нельзя еще жаловаться на жар, но, бог даст, придет же он наконец.

Как мне жаль бедного германского императора . Так страдал, терпел такие лишения и не выстрадал себе даже и нескольких лет жизни, а в последний год еще имел так много тяжелого горя и разочарования от самых близких людей. Боже мои, от этого никто не избавлен, даже императоры.

Я думаю, теперь Ваши цветы поправятся, милый друг мой. У мен;г в Плещееве также много сделано перемен: цветник переделан, оранжереи расширены и прелестно устроены, вес это сделал мой сын Володя, которому я поручала Плещееве на время моего отсутствия; но так же все растения очень малы и еще не цветут от холода.

Вчера уехала и Соня, а в субботу поедут Юля и Милочка к Саше в Гурьево на несколько дней. У Саши теперь очень оживленно: у нее гостит моя родная племянница, княгиня Урусова, с дочерью лет четырнадцати, а еще товарищ по Училищу и друг моего Макса, князь Ширинский-Шихматов, и все очень живые и веселые люди, и поэтому дом очень оживлен, хотя и хозяин в отсутствии; он, т. е. граф Беннигсен, поехал по моим делам в Берлин.

У нас по-прежнему много музыки. Соня теперь много пела, у нее роскошный голос, глубокий contralto, но еще нет уменья петь; она недавно начала учиться, и всё с перерывами.

Будьте здоровы, мой дорогой, несравненный друг. От всего сердца жму Вашу руку. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

С. Фроловское,

10 июня 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Сейчас получил я письмо Ваше и повестку. Спешу от всей души поблагодарить Вас и еще раз извиниться за беспокойство. Мне очень совестно перед Вами, и хотя я очень рад выйти из временного стеснения, но никак не могу заглушить глухих укоров совести и какого-то неопределенного чувства своей виновности перед Вами. Буду теперь усиленно работать; мне ужасно хочется доказать не только другим, но и самому себе, что я еще не выдохся. Частенько находит на меня сомнение в себе и является вопрос: не пора ли остановиться, не слишком ли напрягал я всегда свою фантазию, не иссяк ли источник? Ведь когда-нибудь должно же это случиться, если мне суждено еще десяток-другой лет прожить, и почему знать, что не пришло уже время слагать оружие? Не знаю, писал ли я Вам, что решился симфонию писать? Сначала шло довольно туго, теперь вдохновение как будто снизошло. Увидим.

Все эти дни я был в состоянии выздоравливанья, и, надеюсь, что теперь, наконец, здоровье совсем восстановилось. Но вообще мое здоровье летом всегда хуже, чем зимой.

Часть моих цветов погибла, а именно все резеды и почти все левкои. Почему это, не знаю; вероятно, от излишней влаги. Очень жаль!

Еще раз благодарю Вас от всей души. Будьте здоровы, дорогой друг мой!

Ваш П. Чайковский.

С. Фроловское,

22 июня 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Я так заработался, и притом жизнь моя здесь так однообразна, что сейчас, надписывая наверху число и месяц, я пришел в большое удивление. Уже конец июня! Как быстро пролетел этот месяц! Как скоро кончится лето! А между тем, мои несчастные цветы, за немногими исключениями, идут чрезвычайно тихо и плохо, и вряд ли придется дождаться расцвета. Всё это время я хорошо занимался, у меня готовы уже вчерне симфония и увертюра к трагедии “Гамлет”, которую я давно уже собирался написать. На будущей неделе примусь за инструментовку того и другого. На здоровье должен пожаловаться, т. е. я стал ужасно часто простужаться и, в сущности, уже целый месяц почти не перестаю находиться в болезненном состоянии, однако ж не настолько, чтобы недомогание мешало работе. Трудно сказать теперь, какова вышла моя симфония сравнительно с предыдущими и особенно сравнительно с “нашей”. Как будто бы прежней легкости и постоянной готовности материала нет; припоминается, что прежде утомление бывало к концу дня не так сильно. Теперь я так устаю по вечерам, что даже читать не в состоянии. Про печальную погоду писать Вам не буду, так как у Вас в Плещееве она, наверно, не лучше. Я не помню более ужасного лета, и думаю, что в последний раз в жизни провожу лето на севере. Когда вспомню, какие божественно-чудные дни были в прошлом году в это время на Кавказе, то у меня является страстное стремление к югу. Модест, брат мой, пишет, что в Тифлисе, где он прожил неделю, было изумительно хорошо.