Владимир Семичастный - Лубянка и Кремль. Как мы снимали Хрущева

— Поверьте, что с вами они поступят еще хуже, чем со мной.

Эти его пророческие слова сбылись.

Уместно здесь было бы напомнить, что, когда снимали со своих постов Молотова, Маленкова и Кагановича, их попросили покинуть зал заседаний сразу после принятия решения об их освобождении, и никто с ними даже не попрощался. Да и в Москве никого из них не оставили.

В мою память о тех днях врезалась одна своеобразная деталь. Хотя до самого последнего мгновения Брежнев нервничал и испытывал определенный страх, он тем не менее предвкушал желанный успех. Еще до начала пленума он высказал свое первое желание будущего «вождя»: хотел бы, чтобы, когда он войдет в зал, пленум встал.

— Ты что-нибудь соображаешь? — не скрывал своего изумления его друг, заведующий административным отделом Центрального Комитета Миронов, рассказывая мне об этой брежневской просьбе. — Какие барские замашки, а?

Тогда и мне все это показалось странным. Однако понять, что к чему, мне самому пришлось довольно скоро…

Впервые в послереволюционной истории и в практике прежних времен высший советский руководитель был законно отозван со своего поста. Это поразило весь мир.

Однако в некоторых странах восприняли происшедшее как попытку вернуться к сталинской практике. Ни в коем случае! Цель была, как я уже отмечал, в другом: вернуться к правильному курсу, избранному партией и всей страной после 1956 года, перейти к коллективным формам руководства, построить еще более справедливое общество. К сожалению, замыслы так и остались замыслами.

Однако в любом случае — я настаиваю на том! — отзыв Хрущева с высших должностей был произведен в полном соответствии с действовавшим тогда Уставом Коммунистической партии Советского Союза. Это был не «заговор», не «переворот», как пытались и пытаются доказать наши противники.

КГБ работал, как хорошо отлаженный часовой механизм. Он нигде без нужды не светился и свою главную задачу видел в обеспечении спокойствия, порядка и безопасности. И выполнил эту задачу столь аккуратно и безболезненно, как, пожалуй, никогда раньше.

В моем собственном сознании ничего не меняет тот факт, что у нового руководства партии и государства все это не вызвало ни признания, ни уважения. Более того, даже обернулось против меня.

И тем не менее я горжусь всем этим и по сей день.

Тех, кто после смены руководства страны высказывал свое несогласие со сделанным выбором, оказалось мало, можно сказать, ничтожное число. Это удивило как меня, так и других общественных деятелей, занимавших значительные посты в государстве.

Громогласных протестов, организованных или стихийных, просто не было. Это только лишний раз подтвердило наш первоначальный вывод, основанный на предположении, что свой прежний авторитет и в партии, и в обществе, приобретенный Хрущевым в пятидесятых годах, он потом терял и наконец утратил окончательно. И все-таки, несмотря на это, мы ожидали, что волнений вокруг его отзыва с поста будет больше.

Л.И. Брежнев поначалу представлялся партийному активу как человек на своем месте: был внимательным к людям, шел им навстречу, умел вызвать симпатию окружающих.

Впервые я с ним встретился вскоре после войны, в то время, когда возглавлял в Киеве украинскую республиканскую комсомольскую организацию.

Брежнев тогда только что получил генеральское звание, однако военную карьеру делать не собирался: занялся политикой, став первым секретарем Запорожского и Днепропетровского обкомов партии. Когда мы с ним познакомились в 1947 году, его только что избрали первым секретарем обкома в Днепропетровске. Ему уже стукнул сорок один год, мне было на целых восемнадцать лет меньше. Он захотел со мной встретиться, чтобы посоветоваться по вопросам работы среди молодежи.

На взгляд Хрущева, за Брежневым нужен был глаз да глаз. Он считал, что Брежнева лучше всего держать под контролем, не выпускать из поля зрения. «Когда из него высекают искры, — говорил Хрущев, — вот тогда он работает хорошо». Это его дословное выражение.

Тогда мне еще не доставало знаний человеческих характеров, чтобы понять всю глубину такого суждения, однако много лет спустя, к сожалению, в то время, когда над Брежневым сверху уже никого не было и контролировать его, следовательно, было некому, я вспоминал эти хрущевские слова.

После того как Брежнев оставил Украину, он шел к власти следующим образом: с 1950 года — секретарь ЦК КП Молдавии, в 1 954 — 1956-м — сначала второй, а позже первый секретарь ЦК КП Казахстана. Где-то в промежутке он на какое-то время возвратился на военную, а скорее— военно-политическую работу, став заместителем начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-морского флота.