Владимир Семичастный - Лубянка и Кремль. Как мы снимали Хрущева

Кроме того, мы организовали также «утечку информации» о том, что некоторые из заброшенных контрреволюционеров давно перевербованы и ведут с американцами двойную игру для получения от ЦРУ денег и оружия. Эта дезинформация несколько охладила пыл ЦРУ, что значительно, как нам стало позже известно, сократило переброску оружия и агентов на Кубу.

И все-таки мы понимали, что новое вторжение не за горами.

Гарантом кубинской безопасности мог быть только Советский Союз.

Наша страна предоставила Кубе всестороннюю помощь: покупала у нее сахар, а ей поставляла важнейшее оборудование, лекарства и столь нужную нефть. В соответствии с заключенными договоренностями на Кубу были посланы и наши войска. Этот шаг был предупреждением для Белого дома, которое звучало так: отныне, если против Кубы будет применено насилие, Кремль не останется нейтральным. И напоминалось об этом США при каждом подходящем случае.

Но существовала опасность, что недостаточно взвешенные шаги с нашей стороны могли втянуть Советский Союз в тяжелый конфликт.

Соединенные Штаты при существовавшем тогда соотношении вооруженных сил и благодаря географическому положению оказывались в военном отношении наименее уязвимы.

Сила в их руках была огромная, но чувство ответственности не соответствовало тому, которое испытывает остальной мир, сознавая свою собственную уязвимость.

Поэтому мы старались сделать так, чтобы и американцы сами, на собственной шкуре испытывали то давление, которое они оказывают на других. Этому был подчинен и тон некоторых наших сверх меры угрожающих заявлений. Переговоры с позиции силы в 1962 году достигли своей вершины, потому и обе стороны использовали любую возможность усилить свое влияние.

Хрущев и его окружение практически сразу же поняли, что с углубляющейся ориентацией Кубы на Советский Союз у Варшавского договора появился, кроме обязанности защищать остров, и новый шанс в противостоянии с Америкой.

Положение на Кубе стабилизировалось, и становилось ясно, что постоянное присутствие там трех дивизий Советской Армии — примерно в ста пятидесяти километрах от американских берегов— является значительным фактором, который скажется на всей концепции обороны социалистического содружества. Можно было с уверенностью считать, что при первом же ударе, направленном против какой-либо страны — члена Варшавского договора, территория США не останется в стороне. Хотя и до этого боеголовки советских межконтинентальных баллистических ракет сориентированы были на американские цели, теперь американцам пришлось быть на прицеле ядерных ракет среднего радиуса действия, установленных к тому же на близких к США стартовых площадках, — а это совсем иное дело. Кроме военных выгод, такое положение вещей должно было усилить влияние на политическое сознание американцев, заставить их почувствовать, какими страшными последствиями грозила бы возможная война, и предотвратить вторжение США на Кубу.

Имея за спиной большую ударную силу, мы могли рассчитывать на более гладкое проведение некоторых советских предложений и на международной арене.

До самой осени 1962 года советские воинские части, расположенные на Кубе, были вооружены только обычными ракетами среднего радиуса действия. Мысль послать под нос американцам также и ядерные боеголовки понравилась Хрущеву еще и потому, что советское руководство само ощущало ядерное давление в непосредственной близости от своей территории: американские ракеты средней дальности «Юпитер» с 1959 года были размещены в Турции вдоль нашей общей границы.

Решение о том, что советские ракеты с атомными боеголовками будут отправлены на Кубу, принимала очень небольшая группа людей. Вся операция была строго секретной. Я не был в нее посвящен и узнал об этом позже, причем не официальным путем, а через каналы военной контрразведки.

Кроме Никиты Сергеевича Хрущева, окончательное решение принимали министр обороны Родион Яковлевич Малиновский и министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко. Обо всем знали также Леонид Ильич Брежнев и Дмитрий Федорович Устинов. В ведении обоих были вопросы военного производства: у первого— в Президиуме Центрального Комитета КПСС, у другого— в Совете Министров СССР, где последний был заместителем министра по соответствующей части.

Даже в том, был ли информирован о принятом решении такой высокопоставленный деятель, как Михаил Суслов, я не достаточно твердо уверен.