Сергей Проскурин - Отрок

А во дворах домов квартирного типа общественный туалет представлял собой сарай меньших размеров, в котором было четыре отдельные кабинки. Можно предположить, что барачные дома предназначались для студентов и рабочих, а квартирные – для преподавателей и руководителей. Так, наверное, и было до войны, но после войны дома заселялись без разбору.

Конструкция домов была весьма примитивная, но эффективная. Это был каркас из бруса, обшитый досками, между которыми был шлак, такой же, каким была засыпана дорога на проезде. Снаружи и внутри стены дома были обшиты дранкой, оштукатурены и покрашены снаружи желтой краской, а точнее побелкой с желтым пигментом. Внутри квартир стены также были оштукатурены и побелены. Благодаря такой конструкции дом был теплый зимой и не перегревался летом.

Отопление в доме было печное. Печь была в каждой квартире и потому каждой квартире полагался дровяной сарай. Конечно, использовался сарай не только для дров. Помимо домашнего хлама там стояли бочки с квашеной капустой, солеными огурцами, хранились и другие продукты в зависимости от времени года. Иногда сараи подвергались набегам, поэтому ничего особенно ценного в них не держали.

В отопительный сезон по проезду в воскресенье проезжала телега или сани с дровами, чтобы жители могли приобрести их. Если же дров не хватало, приходилось идти на дровяной склад, который находился рядом с рынком у Шереметевского дворца, и оттуда везти дрова на санках. Я помню, как несколько раз с мамой и сестрой нам приходилось это делать. Для меня это было приключением и прогулкой, а для мамы испытанием: надо следить за мной и сестрой и тащить сани с дровами, на которые я то и дело норовил усесться.

Дрова были в снегу и иногда в ледышках, поэтому сразу в печь загружать их было бессмысленно. Они долго оттаивали и высыхали в углу около печки, источая аромат сырого дерева. Что за чудный был аромат! Упоение запахами дерева пришло к нам, видимо, из древности. Они разные: запах свежераспиленного дерева отличается от свежеструганного, запах мокрого леса отличается от сухого, запах отодранной коры тополя отличается от еловой. Но все запахи притягательны. Не нанюхаешься! Когда в Останкино делали по весне обрезку тополей, все дети толпились около рабочих и нюхали кору. Она пахла одновременно арбузом и огурцом.

Потом дрова, уже обсохшие, укладывали в печку, натолкав между ними щепочек и обрывков газет, и поджигали. Когда огонь занимался, мы с сестрой прижимались к печке спинами и ждали, когда она начнет нагреваться. Мама говорила, чтобы не терлись о печку, а то испачкаемся, но от нетерпения и холода нам хотелось найти на ней место, прогревавшееся раньше других, и мы не очень ее слушались…

Пушкинский рынок, за которым раньше находился дровяной рынок. Фото из архива Б. В. Раушенбаха предоставлено Оксаной Карповой

Романтика печного отопления закончилась в начале 60-х, когда в Останкино пришел саратовский газ. Нет, печи, конечно, в домах остались, но в них вставили газовые горелки и потребность в дровах отпала. Из комнат ушел запах дерева, исчезло веселое потрескивание дров в печи, да и картошки уже не испечешь в тлеющих углях…

Комфортнее стало? Да. Легче? Несомненно. Но душа обеднела!

Казалось бы, все время стремишься к большему материальному комфорту, делаешь все для того, чтобы его приобрести, но с каждым приобретением теряешь эпизод очарования души. Пропадают навыки, ощущения, впечатления. Кто теперь знает, как без вонючего «розжига» запалить четыре толстых полена с одной спички? Кто вдохновится ежедневным ощущением радости от занимающегося огня в печи? Кто слышит музыку легкого потрескивания хорошо подсушенных дров и может отличить по звуку горение березовых дров от еловых?

Одновременно с газификацией печей в квартирах соорудили туалеты типа «ватерклозет». Появились вода и газ на кухне. И канализация! Вот это был действительно цивилизационный шок. Не надо было по любой нужде бегать на двор, и можно было выбросить ночные вазы.

Жизнь налаживалась!

Однако стоит вспомнить, что когда эти дома строились, им был назначен срок 15 лет, а простояли некоторые из них 35. Дом, в котором я жил, снесли только в 1970 году, когда из-за возможности взрыва в нем уже отключили газ. Хотя крыша посредине провалилась, штукатурка осыпалась и его жители неоднократно обращались в Мосгорисполком с письмом о невозможности проживания в доме, он все еще считался жилым.