Вера Онест - Глаза дочери

– Операция по замене хрусталика, она сложная, имеет риски, но для вас это единственный вариант иметь 100-процентное зрение.

– Как она проходит? – продолжала заинтересованно Маша.

– В несколько этапов, вначале один глаз, затем через неделю второй, вместо ваших хрусталиков устанавливаются искусственные. Операция стоит дороже, чем лазерная коррекция, – уверенно ответила врач.

– Насколько дороже?– поинтересовалась я.

Людмила Владимировна взяла отдельный лист формата А4 и принялась записывать цифры.

– Примерно 300000 рублей, это сумма операции на обоих глазах, – ответила она.

Маруся вдруг расплакалась. Она плакала несколько раз в своей жизни, и все эти моменты мне, конечно, запомнились. Дочь из тех людей, которые плачут редко, но метко. Долго собирая внутри себя обиду, как надуваемый воздушный шарик, который от чрезмерного напряжения лопается. Стоически переносящая трудности и боль, она не плакала, даже когда ей оперировали ногу в 7 лет. Не плакала она и тогда, когда операцию на ноге пришлось повторить еще несколько раз. Не плакала, когда в 17 лет на нее обрушилась в тяжелой форме ветряная оспа, покрыв все тело язвами, и температура поднималась до 41 градуса. В детстве она не капризничала, не скандалила. Если нужно принимать лекарства, значит, нужно. Если нужно носить очки, значит, это важно. В этот раз она расплакалась, видимо, от бессилия. Я пыталась как-то ее взбодрить, но ни сил, ни бодрящих мыслей в голове не нашлось.

– Спасибо, мы подумаем, – произнесла я, собирая со стола документы.

Поблагодарив врача, мы вышли из кабинета. Ошарашенные, расстроенные, мы брели вдоль коридора молча. Ощущение было такое, как будто замок из песка рухнул на глазах. Мечты, планы, мысли об избавлении от мутности, неравномерном поведении глаз – улетучились. Мы сникли. Больше всех, конечно, Маруся, которая шла впереди меня и шмыгала носом.

– Не отчаивайся, мы не сдавались столько лет, давай запишемся к главному врачу и узнаем его мнение на этот счет, – нарушив молчание, произнесла я.

– А смысл, он скажет все то же самое.

– А если нет, и мы будем думать о том, что не использовали все шансы.

– Ну хорошо, – согласилась дочь.

Спустившись в регистратуру, я узнала о возможности попасть на прием к главному врачу клиники, мне предложили на выбор две даты, обсудив с Марусей, мы выбрали вторую. Выйдя на воздух и немного оживившись от новой возможности, мы сели в машину и поехали домой. По дороге обсуждали вариант замены хрусталика, даже если бы мы нашли необходимую сумму, риски все равно остаются.

– Лучше я буду носить линзы, чем мне вставят искусственный хрусталик, – подытожила дочь. – Так я хотя бы с помощью линз могу видеть, да, нечетко, но могу, а если я потеряю зрение полностью?

Через неделю в назначенное время мы были в назначенном месте, ожидали приема у профессора хирурга-офтальмолога в знакомой клинике. Перебирая в руках папку с результатами обследований за 19 лет.

Нас пригласили в кабинет, профессор посмотрел результаты наших обследований и повторил то, что мы уже слышали:

– Возможности аппарата ограничены, через несколько лет технически это будет возможно, скорее всего, но на данный момент обеспечить вам 100-процентное зрение с помощью операции лазерной коррекции зрения невозможно. Если бы у нее был минус, вопросов не возникло бы, но с дальнозоркостью, ввиду строения зрачка, единственным вариантом остается замена хрусталика, – серьезно и безапелляционно заявил профессор.

Замуж меня выдали в 19 лет. Именно выдали. Сложная обстановка в стране, опасные воинственные люди вокруг. Родилась и выросла я в бывшей союзной республике, где в 1990 году начались военные действия. В городе объявлен комендантский час. Мама переживала за меня и мою безопасность. Поэтому нашла мне претендента и уговорила выйти за него замуж. Претендент был неплохим. Высокий, стройный, голубоглазый, светловолосый офицер, который оказался на 9 лет меня старше. В 1995 году мы поженились. В течение года он просил родить ему наследника. Именно мальчика. Который продолжит его род и фамилию. Я не была готова к рождению ребенка. Я к свадьбе-то не была готова. Но он настаивал. Опускался на колени и просил:

– Роди мне сына, пожалуйста, мне уже много лет, мне пора иметь детей.

Дмитрий как будто чувствовал что-то. Но забеременеть не получалось. Спустя год, когда мне исполнилось 20 лет, я наконец-то забеременела. Внутренние ощущения подсказывали – это мальчик. Мы придумали ему имя. Ждали его рождения с трепетом. Купили синего цвета коляску. Все вещи малыша были синими. В те далекие времена аппаратов ультразвуковой диагностики было не так много. Лишь однажды меня направили на ультразвуковое исследование в соседний город, за месяц до родов. Посмотрев ребенка, мне сообщили пол – мальчик. Но мы и не сомневались.