Вячеслав Пайзанский - С утра до вечера

Но Вячку спасли. Несмотря на уверенья Евгении Ивановны, что это Койранский взбунтовал женскую гимназию вместе с Левицким, было представлено начальству свидетельство врача о том, что он с 8 часов утра до 4-х часов дня находился на излечении в его кабинете. И семиклассницы заявили, что начальница обозналась. Исключенный из гимназии восьмиклассник Левицкий даже назвал фамилию мальчика, влезшего в окно, причем того, который был застрелен на гимназическом дворе.

На этот раз Вячка уцелел. Его спасла хозяйка его квартиры Мария Николаевна Горшкова, пользовавшаяся большим весом в городе и легко получившая нужную врачебную справку.

Она почему-то любила Вячку, хотя никогда не давала ему этог понять. И после всего случившегося не упрекнула его в содеянном. Только муж ее, капитан Горшков, долго похохатывал, вспоминая «подвиг» Вячки.

Жизнь потекла по-старому, но что-то в Вячке изменилось. Он перестал дышать только поэзией, стал учиться и перестал появляться на вечерах в женской гимназии.

Он стал религиозным, бывал аккуратно на всех богослужениях в гимназической церкви. Своим прилежанием к дому божию он обратил на себя внимание гимназического священника отца Иоанна и был сделан прислужником в алтаре. На его обязанностях лежали: раздувать кадила и подавать их попу, зажигать и гасить свечи, откупоривать вино, предназначенное для причастия, ходить к просфирне за просфорами.

То ли письма старших братьев и сестер подействовали на него, то ли наставленья инспектора гимназии Шантыря, то ли чудодейственное спасение от, казалось бы, неминучей беды, а вернее все это вместе оказало свое влияние.

Но скоро разразился новый удар, который чуть не доконал Вячку. По вине одного ротозея из 6-го класса, Костьки Смирнова, было раскрыто существование журнала «Колокольчик». К счастью, номер журнала, забытый Смирновым в парте, был выпущен до октябрьских событий. Но в нем красовались подлинные фамилии всех его участников, в том числе и Вячки.

Когда стало известно о провале, все экземпляры журнала, как бывшие на руках, так и хранившиеся у матери Иннокентия Хало, которого уже не было в гимназии, были уничтожены.

Все участники выпуска журнала были исключены из гимназии, а Виктора Чума, назвавший себя главным редактором, – с волчьим билетом.

Не он был главным редактором, а Данилевский, но Виктор пожертвовал собой для спасенья менее обеспеченного товарища: он был сыном владельца чулочной мастерской, прилично зарабатывавшего, а Данилевский – сыном дьячка кладбищенской церкви, пять других детей которого надеялись на старшего брата, что он, получив среднее образований, их вытянет.

Вячка тоже был исключен. Он уже несколько дней не ходил в гимназию, собирался поступать в переплетную мастерскую, содержавшуюся отцом одноклассника Цукермана. И вдруг его вызвал директор гимназии. В кабинете директора сидели отец Иоанн и учитель Ящинский, которого гимназисты прозвали «Морж» за длинные усы, спускавшиеся книзу, как клыки моржа.

На столе директора лежал злополучный журнал, открытый на той странице, где было написано стихотворение Вячки, посвященное умирающему лесу, защитнику людей, их кормильцу и другу, который безжалостно уничтожают некоторые люди, чтобы устроить свое благополучие, вопреки благополучию всех.

В содержании этого стихотворенья, к тому же озаглавленного «Противники народа», была усмотрена революционная идея, хотя Вячка во все время следствия упорно отрицал это.

Теперь, когда он вошел в кабинет директора, отец Иоанн задал, после некоторой паузы, вопрос Вячке:

«Скажите, Койранский, что Вы подразумевали под лесом в своем стихотворении?»

А директор досказал: «Не свободу ли?»

«Только правду говорите,» добавил священник.

Вячка ответил не сразу. Ему показалось, что Ящинский делает ему глазами знаки отрицания. И он, подумав, сказал:

«Мне нечего врать. Я уже исключен и завтра пойду на работу. Только жалею, что моя способность писать стихи принесла это несправедливое наказанье… Разве я, мальчик, похож на революционера?.. Что вы выиграли от моего исключения?»

С этими словами он повернулся и вышел.

Ему было тринадцать лет, но душой он уже был взрослым.

Вечером Ящинский, который теперь жил в квартире уехавших родителей несчастной Лили Сутугиной, зашел к Горшковой, попросил позвать Вячку и показал ему решение Педагогического совета об отмене исключения Койранского из гимназии.

Вячка потом говорил, что это известие произвело на него тяжелое впечатление, как будто он изменил всему коллективу товарищей, исключенных за журнал из гимназии. И он заявил, что в гимназию не вернется. Только уговоры Горшковых, особенно дочерей Горшкова от другой жены, Гали и Сони Ясиняк, убедили Вячку, что ради своего дарования он должен учиться, так как неучи не достойны называться поэтами.