Ги Сайер - Последний солдат Третьего рейха

Я вскочил и вылез из убежища. Но не успел сделать и двух шагов, как Гальс схватил меня за ремень и втащил обратно.

— Отпусти, Гальс! — завопил я. — Ты что, оглох? Отпусти!

— Заткнись, ради бога! И успокойся! Он стиснул зубы и обхватил здоровенными руками мою шею.

— Ты не хуже моего знаешь, что нас пристрелят, одного за другим. Отвяжись от меня. Какое тебе дело? Не все ли равно?

— Вовсе нет. Время от времени мне нужно видеть твое лицо, лицо ветерана или этого подлеца Линдберга. Слышишь? Будешь ныть дальше, я тресну тебя по башке, чтобы успокоился.

— Но если русский подстрелит меня, я же все равно умру, и ты ничего не сможешь поделать.

— Ну что ж! Всплакну по тебе так же, как плакал, когда умер мой младший брат Людовик. Но тебя подстрелят только тогда, когда ты сам нарвешься на пулю.

Я содрогнулся. По лицу текли слезы. Мне хотелось расцеловать друга в его грязные щеки. Гальс ослабил хватку и наконец отпустил меня. Мы оба улыбнулись.

В конце того же дня провалилась третья попытка нашего наступления. К этому времени развалины почти сравнялись, только торчали трубы.

Тьму то и дело озаряли вспышки снарядов. Началась еще одна страшная ночь: темный окоп, холодная вода под камнями, усталость, от которой хочется умереть. Ночь, в которую не произойдет ничего важного. А может быть, и наступит конец.

От обстрела и взрывов мы в любом случае не могли заснуть. Поднялись в воздух осветительные ракеты. В моей голове пронеслись тысячи воспоминаний о юности, такой близкой и такой далекой. Игрушки, такие мягкие, как мама… Паула…

Этой ночью мы больше не сказали ни слова. Но я знал: ради друга нужно выжить.

Лихорадка охватила меня задолго до наступления рассвета. Гальс укутал меня плащом, который я больше не хотел расстегивать.

— Съешь. — Он протянул мне наполовину опустошенную банку. — Попробуй. Почувствуешь себя лучше.

Я в отчаянии смотрел на варенье, смешавшееся с пылью из ранца.

— Что это?

— Ешь. Вкусно. Вот увидишь.

Я повиновался, подцепил двумя пальцами варенье, но не успел проглотить и половину, как ко рту подступила рвота. Меня стошнило, и в нашем укрытии стало еще грязнее.

— Вот черт, — сказал Гальс. — Ты болен серьезнее, чем я думал. Попробуй заснуть.

Трясясь от лихорадки, я погрузился в слякоть и попытался устроиться поудобнее, чтобы заснуть. Сознание вернулось ко мне лишь через несколько часов.

Тем же утром нам прислали подкрепление. Гальс отвел меня в другой окоп. Там стояла кровать. Два солдата уложили меня на нее. Еще двое лежало на досках, переброшенных через камни.

Даже лихорадка не позволяла мне уйти от войны. Я слушал грохот и трясся от озноба, хотя меня как следует укутали. Потом кто-то разбудил меня и заставил проглотить таблетку.

Сколько прошло времени, я не знал. Боролся с лихорадкой как мог, а в это время на подступах к городу сражались русские и немцы. Оттеснив противника к востоку от Конотопа, мы отошли, но нас уже поджидал враг, отрезавший сообщение с тылом. Попытки прорваться на запад закончились неудачей. Мы оказались в кольце, которое сжималось вокруг нас с севера, с запада и юга.

Положение наше стало безнадежным. Офицеры всеми способами пытались скрыть то, что мы окружены.

На следующий день мне приказали встать с постели и перейти в подвал, где было безопаснее. Здесь собралось уже пятьдесят больных и раненых. Я выглядел ужасно. Санитар вставил мне в рот градусник: температура около сорока. Мне сказали, чтобы я сидел в углу и ждал утра, пока мной займутся.

Город подвергался тяжелому обстрелу и с земли и с воздуха. Санитары сбились с ног: без конца прибывали новые раненые. Товарищи вернулись на линию обороны. К полудню санитары напоили меня хинином и заставили уступить место солдату, истекавшему кровью.

В глазах двоилось. Я проковылял по лестнице и вышел из подвала. Меня ослепило солнце. Повсюду тянулись облачка дыма. Легко раненные переговаривались. Они сообщили мне, что мы окружены.

Ужасная новость была страшнее бомбежки. Каждый стал беспокоиться за себя, и офицерам пришлось пойти на самые жестокие меры, чтобы избежать позорного бегства.

Окружение… положение безнадежное… русские под городом… мы в ловушке… Надеялись, что люфтваффе поспешит на помощь… Но вместо нашей авиации мы услышали грохот «Яков» и «Илов». Русские бомбы уничтожали то, что осталось от города.

Никто не знал, что точно происходит. Я вспоминаю перекличку. Фельдфебели собирали всех. Избежать боевого построения можно было только лишившись ноги. Остальные, в том числе и я, должны были воевать. Нас с несколькими перевязанными солдатами отправили в район боевых действий.