Эдриенн Бродер - Дикая игра. Моя мать, ее любовник и я…

Занавески в спальне были отдернуты, окна распахнуты так широко, как только возможно, и все равно в комнате стояла духота. Мои волосы, влажные от сырого соленого воздуха, липли к шее; бязевые простыни, шершавые от песка, путались в ногах. Казалось, на свете не осталось ничего прохладного, кроме луны. Она была похожа на холодный металлический кружок, который так и хотелось прижать к лицу. Снаружи не было ни малейшего дуновения, способного покачивать рыбацкие катера или хотя бы потревожить китайский фонарик, вывешенный на веранде моей матерью. В доме тоже все смолкло. Верно, родители и их гости наконец улеглись спать.

Столь многое изменилось в моем теле за последний год! Когда-то мне приходилось гоняться за мальчишками, чтобы добиться их внимания. Теперь же достаточно было взяться руками за перила веранды и прогнуться в пояснице, зарыться пальцами ног в песочек или поднять глаза, прищурившись, точно на солнце, – и они начинали сходить с ума. После долгого периода застоя мое тело словно взорвалось – набухали груди, раздавались бедра, кожа туго натягивалась над новыми горизонтами плоти. Мои внутренности тоже словно сошли с ума.

Каждый месяц у меня, как положено, были спазмы и кровь, но никто не рассказывал мне обо всем остальном: о том, как влажно и скользко там внутри, сколько всего случается даже в отсутствие месячных, меняясь и смягчаясь, оставляя для меня слизкие подсказки. Уплывая в дремоту, я снова и снова сонно перебирала события вечера – майка вверх, его руки на грудях, – пока внутри меня не родилось совершенно новое движение. Непривычная волна поднялась в самом центре глубоко внутри и мощно раскатилась по всему телу, попутно облизав каждый нерв и клетку.

Что это только что было?

Сон схлынул с меня, как и не бывало, я попыталась припомнить сделанные шаги, желая выучить путь к этому захватывающему ощущению, но оно от меня ускользало. Так я и лежала, то забываясь чутким сном, то снова пробуждаясь.

– Проснись, Ренни.

Я ощутила руку на плече и натянула простынь на голову.

– Ренни, пожалуйста.

Еще не успев повернуться и увидеть ее лицо, я услышала характерную дрожь в шепоте матери и почуяла винные отзвуки пино нуар в ее дыхании. Ее голос звучал как-то нерешительно и отчаянно. Матрас просел, когда она опустилась рядом со мной, и мое тело застыло, напрягшись, чтобы не провалиться в ямку. Я упрямо не открывала глаз и выровняла дыхание.

– Ренни! – В шепоте, теперь более настойчивом, по-прежнему слышалась непривычная дрожь. Она потянула вниз укрывавшую меня простынь. – Пожалуйста, проснись.

Даже рядом с ней, нависшей надо мной, обдававшей теплым дыханием мое ухо, я не хотела расстаться с мыслями о Теде. Почему мать оказалась в моей комнате посреди ночи? На какой-то миг я запаниковала: неужели она шестым чувством уловила, что я только что совершила свою первую вылазку в мир секса? Или это Питер выдал меня и рассказал ей, что я сбегаю из дома, напрашиваясь на неприятности? Я отвернулась от нее, полусонная, не в настроении слушать лекции, все еще плывущая на волне только что изведанного нового ощущения. Не хотела упускать его.

– Ренни, проснись. Пожалуйста, проснись.

Просто уйди , – думала я.

– Солнышко! Пожалуйста! Ты мне нужна.

После этого я открыла глаза. Малабар была в ночной сорочке, волосы дыбом. Я села.

– Мам? Что случилось? Все нормально?

– Бен Саутер только что поцеловал меня.

Я молча проглотила эту информацию. Попыталась осмыслить ее. Не смогла. Потерла глаза. Мать по-прежнему полулежала рядом со мной.

– Бен поцеловал меня, – повторила она.

Подлежащее, сказуемое, дополнение – такое простое предложение! А его смысл все никак мне не давался. Зачем Бену Саутеру понадобилось целовать мою мать? Я не была наивным цветочком, знала, что люди, бывает, целуют тех, кого им не положено целовать. Мои родители не возводили вокруг меня щиты, скрывая истории своих взаимных шалостей в то время, пока были женаты, я знала о неверности больше, чем большинство детей. Мне было четыре года, когда родители расстались; шесть – когда отец снова женился; семь – когда и его новый брак начал трещать по швам; и восемь – когда моя мать наконец смогла выйти за Чарльза, который жил отдельно от своей первой жены, но был еще женат, когда они с матерью познакомились.

Бен, конечно, тоже был женат – на Лили. Саутеры прожили в браке тридцать пять лет.

Мама и Чарльз. Бен и Лили.

Они вчетвером дружили семьями столько, сколько мои мать с отчимом знали друг друга, то есть уже около десяти лет.