Подробно описываются праздники, в том числе христианские, которые, по словам Татьяны Петровны, воспринимались не столько как религиозные, сколько как народные: «Между тем, – еще раз хочется это сказать, – в христианских праздниках сохранилось столько народного, языческого, веселого, красивого, помимо даже елки, которую так долго потом изгоняли из жизни. Тогда, в Васильково, праздники праздновали все, – и местные жители, и красноармейцы, и мы. <���…> Этот секрет преодоления всего будничного, повседневного, секрет ощущения действительно праздника, отличного всем, даже характером еды, иной, традиционной только раз в год… Разве это не великий секрет народного тысячелетнего творчества, как бы он ни использовался и ни осмыслялся в разные эпохи разными силами? Потеря его – огромная утрата, особенно для поэзии детства. И не выплеснут ли ребенок с водой этих невозвратных праздничных обычаев?» [ЛЖ, с. 98–99]. С праздниками в сознание Т. П. Знамеровской приходило понимание «народного» как жизнеутверждающего, яркого, праздничного, коллективного.
Она в красках пишет о том, как все они, кроме папы, праздновали Пасху, ходили к заутрене вместе с красноармейцами, насколько для нее все это было «таинственно-романтично», «сказочно», как она готовила всем «писанки-подарки», разрисовывая их акварелью, как всем завсегдатаям дома, в том числе красноармейцам, дарились куличи и пасхи. «…Это был красивый и вкусный, опять-таки в истоках народом созданный и затем талантливо развитый праздник, как и другие народные традиции» [ЛЖ, с. 100], – отмечает Т. П. Знамеровская.
И частые переезды с места на место (на «зимние квартиры» и в летние лагеря) вместе с красноармейцами, и общие с ними впечатления от окружающего, в том числе от красоты Украины, – все это, безусловно, роднило с «народом». Вот как Т. П. Знамеровская описывает одну из этих поездок – отъезд из Зазимья под Киевом: «Мы ехали не одни, а с большим отрядом красноармейцев. Выехали, когда еще было темно, когда все потом окуталось густым, молочно-белым туманом, медленно садившимся на землю и начавшим таять при первых прорвавшихся сквозь его толщу лучах солнца. Это было незабываемое, тоже такое новое для меня, невиданное раньше чудо зарождения из ночи утра, из тумана – ясности и свежести омытых росою цветущих лугов, жаворонков, трепещущих над ними крылышками с радостной быстротой, будто одного пенья недостаточно было для выражения их блаженства» [ЛЖ, с. 119]. Она вспоминает запавшее в сердце: «Красноармейские песни, – удалые, грустные, боевые и лиричные… То русские, то украинские. Ощущение мужественности в мужских голосах, в фигурах всадников, слитых с конями» [ЛЖ, с. 119–120].
В 1924 г., когда Т. П. Знамеровской исполнилось 12 лет, в устройстве Красной армии произошли существенные изменения. Вот как их описывает сама Татьяна Петровна: «Но многое в нашей жизни изменилось, и прежде всего начала быстро и решительно ликвидироваться та демократическая патриархальность, которая для Красной армии была еще наследием Гражданской войны. Красноармейцы больше не жили с нами в одном доме, а все перешли в казармы, туда же были переведены лошади. Я перестала быть так непосредственно, как раньше, „дочерью батареи“, воспитывавшейся в значительной мере в конюшне и тесном общении с красноармейцами. Спасибо судьбе уже и за то, что это было достаточно долго в предшествующее время! Я очень скучала без Васьки (любимого коня. – А. М. ). Я видела, что общение красноармейцев с командирами теряло прежнюю простоту, приобретая оттенок дистанции и связанной с уставом дисциплины. Наступал рубеж, непонятный мне, но ясно мною ощущаемый» [ЛЖ, с. 123–124].
Но и после 1924 г. жизнь Тани протекала в непосредственной близости от места службы отца. А с 1927 г., когда семья уехала с отцом к месту службы, оставив дочь заканчивать в Детском Селе девятилетку, Таня ездила на каникулы к родителям и, по существу, жизнь отцовской батареи протекала у нее на глазах, а праздники батареи для всех членов семьи тоже становились большими событиями.
В последующем Таня соприкоснулась с представителями простого народа, когда поступила учиться в Днепропетровский горный институт. Одним из ее верных товарищей стал Витя Телеченко. Вот какую характеристику она дает ему еще в начале своей дружбы с ним, описывая их прогулку по Днепру на лодке: «На Витю было приятно смотреть, как он сильно и уверенно греб веслами, и наша лодка, как птица, летела по глади Днепра, быстро рассекая воду. Витя – сын рабочего-металлурга и сам уже успел поработать на заводе. Ему двадцать лет. Отец его умер давно, и он живет с матерью. Он единственный сын у матери. Мне кажется, что завод вложил стальную силу своих машин в его крепкие мускулы, дал ловкость и гибкость всему его красивому, сильному телу. У него открытые, большие, дерзкие черные глаза, насмешливая улыбка на красиво очерченных губах. Он красив, обладает здравым взглядом на жизнь, чувством свежего, грубоватого юмора. Это человек, который нужен жизни и не пропадет. Правда, он любит „побалабанить“, выпить и хорошо погулять, но я убеждена, что он знает границу всему и в грязь не полезет, потому что у него есть к этому отвращение» [ТЛ, с. 182] [4] Знамеровская Т. П . Только о личном: [рукопись] // Архив В. А. Булкина. Здесь и далее цит. по рукописи, страницы указываются в тексте в квадратных скобках с пометой «ТЛ».
.
Читать дальше