Вячеслав Смирнов - Напокишу. Книга о моем отце

Почва на кладбище в Выселках – суглинок. Пришли домой – еле ноги отмыли. И вот теперь я думаю: как он там, мой папа, под этим толстым слоем земли?

На отдыхе с сослуживцами, 1957-1960 годы. Папа – крайний слева

Вроде я уже успокоился. Когда молчу – все нормально. Но начинаю говорить – и пробивает на слезы. Ладно, домашние рядом, это я с ними общаюсь. А на работу как ходить?

Папа – второй справа, 1957-1960 годы

Вчера не сразу уснул, стало сильно колотиться сердце. Сегодня тоже ощущал давление изнутри грудной клетки. Все эти дни не позволял себе ни успокоительных таблеток, ни даже травяного сбора. Сегодня вечером все же выпил пару таблеток экстракта валерианы – все позади, можно прибегнуть к медикаментозным средствам.

Папу похоронили недалеко от могилы Вадима Леванова. Мог ли я предполагать в 2011 году, когда хоронили Вадика, что спустя несколько лет в эту же землю ляжет настолько дорогой для меня человек? Тетю Тамару похоронили здесь пару лет назад. Теперь – папу. Понимаю, что здесь и буду собирать всех своих.

Папе сегодня 9 дней.

Прими благодарность за то, что всю мою жизнь ты был рядом. Это немало – 50 лет, полвека.

Очень я перед тобой виноват: семью не завел, детей не родил, не дал тебе с внуками понянчиться. Всю жизнь был инфантильным эгоистом, только о себе думал.

За всю жизнь мы с тобой так ни разу и не поговорили. Я даже не успел узнать – что ты за человек? Я не знал, где ты работаешь, кто твои друзья, что тебе нравится.

С сослуживцами, 1957—1960 годы. Папа – сидит слева в первом ряду

Последнее общение дома, 31 марта. Я что-то готовил на кухне. Папа зашел и встал. Я стал перемещаться, обходить его. Он извиняющимся голосом сказал: «Я сейчас уйду».

В том, что ты на самом деле ушел, виноваты мы все. Ты и сам виноват: говорил, что врачи хотят тебя отравить, не принимал таблетки, не хотел идти в больницу, почти никогда не жаловался, не рассказывал о своем состоянии здоровья. Утром 1 апреля было упущено время: папе стало плохо, мама не разбудила нас, долго искала телефон скорой, дала таблетки, которые не нужно было пить. В приемном отделении не сразу определили надвигающуюся трагедию, в рентгенкабинете заставили стать перед аппаратом, хотя врачи скорой не разрешали отцу вставать. Затем, когда он стал «уходить», не смогли его реанимировать. А ведь я его живым привез, он разговаривал. В итоге лишь извинились: «Простите, мы не смогли его спасти». Да я и сам не сориентировался, растерялся. Я не смог тебе помочь, даже когда был рядом, я оказался бессилен.

На боевом посту, 1957—1960 годы

Ты ушел от нас несчастным. Даже слова любви и признательности мы приготовили лишь к твоему юбилею, до которого ты не дожил два месяца. Твоя жизнь была очень тяжелой, и мы, самые близкие люди, ничем не облегчили ее. Все эти 50 лет я был ребенком, ни за что не отвечал. Ты весь дом тащил на себе: оплачивал квартплату, закупал продукты питания. Я даже еще не очень представляю, как мы теперь будем жить без твоего участия.

Я понимаю, что люди рождаются, а потом когда-то умирают. Но как это опустошает и ошеломляет. Все мои мысли с тобой, папа.

Можно сколько угодно заниматься самобичеванием, но папу это не вернет. Ты всегда присутствовал в моей жизни, и ничего другого я представить не могу. Теперь придется научиться жить без тебя.

1957—1960 годы

Я с ужасом оглядываюсь на свою жизнь: ни семьи, ни детей, ни квартиры, ни нормальной работы и, соответственно, заработка. Я с раздражением реагировал, когда папа нередко говорил мне: «Обеспечить себя не можете. Что вы будете делать, когда мы умрем?» Представляю, как я огорчал папу, когда на его глазах я просирал, пропивал, прогуливал свою жизнь. Все его надежды и чаяния в отношении меня не сбылись. Прости меня. Ты меня уже никогда не услышишь, я это говорю куда-то в воздух, для себя, для самоуспокоения. Прости меня, папа.