Вячеслав Смирнов - Напокишу. Книга о моем отце

Обрезок новогодней открытки обнаружил в архиве Сергея Орлова в 2019 году. Съемка 1957-1959 годов

Потом, когда уже пришел Олег и сменилась новая смена, мы с братом попросили попрощаться с отцом. Новые люди не знали нашу реакцию, поэтому, пока мы проходили в дальнее помещение, произнесли в спину:

– Вам нашатырь дать?

Да, простыню с лица отца я не стал снимать – боялся увидеть его лицо, искаженным от боли. Потому что за полтора часа до этого, когда я видел его еще живым, он слабо бился в конвульсиях и слабо кричал. Он испытывал ужас и был в панике. Ему было больно, больно. Распахнутые глаза были похожи на рыбьи – такие, когда рыбу сварят, и при этом сворачивается белок. Он уже что-то видел, чего не увидеть живым.

Комсомольский билет папе вручили в армии, 1959 год

Я понимал, что папе плохо. Но я доверял врачам. Сейчас, задним числом, я уже вижу, что нельзя его было ставить к рентгену. Если бы он не встал с каталки и не стоял около минуты – он был бы жив. Дома, когда его забирала скорая помощь, врачи категорически запрещали ему вставать. А здесь лаборантка рентгенкабинета, не разобравшись в ситуации, допустила оплошность. Да и я растерялся, не разрулил ситуацию, вовремя не сообразил, что происходит. Эта сцена будет стоять у меня перед глазами до конца моей жизни: умирающий папа, который смотрит на меня. И вот – уже не на меня он смотрит.

Надпись на обратной стороне фотографии: «Дорогой сестре Зое от брата Анатолия в честь моей службы в Рузе. 22 III 1958»

Мы все, вся семья, не уберегли тебя. Как мы к тебе были невнимательны. Все могло бы быть иначе.

Сегодня днем позвонил человек из ритуальных услуг, занимающийся нашим вопросом:

– Хороним в Выселках, все верно?

– Да.

– Я сейчас оформляю землю под захоронение. Предлагают два участка в одной оградке, дополнительно 9400.

Я все понял, говорю:

– Да, делаем так.

Мама плохо себя чувствует. Брат плохо себя чувствует. У меня – глаза на мокром месте. Завтра – похороны. Как мы все поведем себя завтра? Я не должен распускаться, должен держать себя в руках. На мне – ответственность за завтрашний день. Господи, дай мне сил. Я тоже хочу плакать и кричать. Вечером собирался сходить к каналу, чтобы на безлюдном берегу кричать в истерике:

Служба в армии 1957—1960 годы, папа справа

– Папка, бедный папка, мой несчастный папка, мой любимый папка!

В итоге просто взял маму, и мы больше часа ходили по окрестностям, спокойно разговаривали. Я ее успокоил, она успокоила меня. Я говорил ей, что теперь наступила другая жизнь, теперь все по-другому, не нужно горбатиться на даче, все эти разносолы и варенья никому не нужны.

В общем, нам еще предстоит оценить, насколько сильно изменится наша жизнь без папы. Это был самый ущемленный член нашей семьи, самый несчастный. Как мне его жалко. Как он жутко умер. Господи, дай мне силы.

Теперь папа из надземного мира перешел в мир подземный. Надо привыкать к мысли, что я больше никогда не увижу его. Перед прощанием я держал его за скрюченные подагрой руки. Затем поцеловал в лоб. Всматривался в лицо. Смерть исказила его черты – это был папа, и в то же время как бы не папа.

Служба в армии 1957—1960 годы, папа справа

Я боялся этого дня – боялся, что все будут не просто плакать, а кому-то из нас может стать дурно. Ритуальная газель стояла рядом с моргом. Мне нужно было передать деньги работнику ритуальной конторы – за дополнительные услуги. Он предложил сделать это в газели. Там уже лежал в гробу папа. Я попросил сопровождающего оставить меня на минутку одного. Взрывных эмоций не случилось, поскольку я уже знал, что увижу папу мертвым.

На кладбище у могилы мама сказала:

– Ты порой в шутку говорил: «Спи спокойно, дорогой товарищ!» Теперь эти слова говорю тебе. И прости за все вольно или невольно нанесенные обиды.