Галина Вервейко - Матильда Кшесинская – прима Императорского балета 1 том XIX век. Документальная повесть-роман о русском балете рубежа XIX—XX веков

– Хорошая мысль! Конечно же, я – не против: чем смогу – обязательно помогу тебе.

– В России решили забыть Кшесинскую. И для русских оставить в памяти только мой балкон, с которого выступал Ленин! Но пусть же русский народ прочтёт о моей жизни, вспомнит, кем я была и что сделала когда-то для России и русского балета! Лучшего балета в мире!

– О, да, моя родная! Маля, ты, как всегда, права: моя мудрейшая из женщин! – шутя, произнёс Андрей Владимирович и поцеловал жену в щёку.

– Я уже не смогу хорошо написать по-русски, ведь последние годы… Да что там годы! Десятилетия! Мне приходилось иметь дело, в основном, с французским языком. Вот и буду писать на нём. И пусть книгу сначала напечатают в Европе. Но всё равно когда-нибудь историки балета заинтересуются и переведут её на русский язык, и она попадёт в Россию! Я в это верю.

– Верь, верь, моя дорогая. А я всю жизнь верил в тебя и, как видишь, не ошибался! Ты у меня прекраснейшая из женщин и гениальная личность.

Матильда с улыбкой взглянула на мужа.

– Да, да. Не сомневайся. За это и полюбил тебя. И всегда тобой восхищаюсь! И всё-таки мы напишем твои воспоминания на трёх языках: французском, английском и русском. Я помогу тебе в этом. Ведь когда кто-то другой делает перевод, то случаются разные неточности…

В этот момент их разговор прервал сын Владимир. Он тоже уже был немолод: возраст подходил к пятидесяти. Но он всю жизнь жил с родителями и очень любил их. А лучше своей матери женщины так и не встретил в жизни.

– МамА, папА, – на французский манер произнёс он. – Ну что вы там разговорились? Уже давно пора за стол!

Матильда вошла в гостиную. Стол был, как всегда, красиво сервирован. Эта традиция в их семье выполнялась в любые, даже военные голодные годы: есть хоть хлеб с водой, но из красивой посуды!

– А что, мы сегодня ужинаем одни? – удивилась Матильда. – Где же все наши домашние?

– Они разбрелись по своим комнатам, поужинав раньше, а нас решили оставить одних, – ответил ей сын.

Матильда Феликсовна за ужином поведала сыну о своём замысле. И сын тоже поддержал её:

– Мама, ты – молодец! В России должны помнить о тебе. Ведь именно тебе удалось победить иностранных гастролёрш – итальянских танцовщиц и стать первой из русских прима-балериной Императорского балета! Твоё имя незаслуженно забыто в России, и его нужно вернуть нашей Родине!

От этих слов сына Матильде Феликсовне стало грустно, защемило сердце. Кшесинская, с печалью посмотрев на сына, ответила:

– Почему так случается в жизни? Людям, которые так дорожат Родиной, любят её, приходится жить вдали от неё? Почему некоторым людям дано вершить судьбами других? Это очень печально…

Владимир ответил ей:

– Да, мама, всё не так просто в жизни. И всё-таки судьба у тебя, несмотря ни на что, была прекрасной и очень интересной. И тебе стоит о ней рассказать людям.

– И я попробую это сделать, сын, – ответила ему Матильда Феликсовна.

В Париже стояли первые дни января 1952 года. Приближался любимый праздник Матильды-Марии – Рождество. В тот день был православный Сочельник. И Матильда Феликсовна, убирая ёлку, задела ногой за ковёр и упала. Падение было неудачным, она сломала ногу. Пришлось её перевезти в Американский госпиталь. Там ей сделали тяжёлую и очень сложную операцию. Так, в преддверии её восьмидесятилетия, которое должно было праздноваться летом, ей пришлось весь январь пролежать на госпитальной койке.

В ночь с 29-го на 30-е января Светлейшей княгине Матильде-Марии Романовской-Красинской (так она стала именоваться после замужества) приснился сон, который стал отправной точкой в деле, о котором она уже давно думала.

«Я вижу во сне, что вхожу в наше Театральное училище, в Санкт-Петербурге, со своими ученицами; я их не вижу, как это во сне бывает, но чувствую, что они около меня. Я им объясняю расположение комнат: вот направо, говорю я, две большие залы, где мы учились и репетировали, а в день училищного выпускного спектакля мы все встречали Государя Императора, Императрицу и всю Царскую семью, а налево, вдоль длинного коридора расположены наши учебные классы. В конце этого коридора, я объясняю им, находится маленький училищный театр, где я выступала перед выпуском. Оттуда выходила вся Царская семья после спектакля.

Когда я давала своим ученицам эти объяснения, вдруг раздался чей-то возглас: «Они идут… они идут!» На мой вопрос, кто идёт, мне ответили: «Царская семья». «Как они идут, ведь их нет в живых?», – ответила я. «Их души идут», – чей-то голос мне ответил, и в это время все разом запели: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» – и трижды повторили. Потом все бросились вниз, им навстречу, и остановились перед настежь отворёнными входными дверьми. На улице шумела буря, ветер гудел, лил проливной дождь и чей-то голос крикнул, что Они не могут войти. Тогда все бросились наверх, на второй этаж, и снова трижды пропели «Христос Воскресе» и остановились в длинном коридоре, ожидая Их появления. Тут снова кто-то крикнул, что Они не могут войти, и мы все бросились на следующий этаж и запели снова «Христос Воскресе». Пока я бежала со всеми, я мечтала, что когда увижу Императора Александра III, то я брошусь на колени перед Ним и буду целовать Ему руки, так я его обожала. Когда в третий раз пропели «Христос Воскресе», мы все остановились, снова в ожидании Царской семьи, но в этот момент я проснулась вся в слезах и продолжала горько плакать».