Дэйв Ицкофф - Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться

У Робина не было времени, чтобы оттачивать свои социальные навыки. Через несколько месяцев в этой школе их семья переехала из Лейк Форест в Блумфилд-Хилс. Как вспоминал один из друзей Робина, ничто не предвещало их переезд, но однажды Джон Уэлш сказал: «Что-то его нет в школе. Где Робин?» А они переехали. Он просто уехал. И это была нормальная ситуация, в то время многие приезжали и уезжали.

«Он уехал, не сильно переживая», – говорила Кристи Патт.

Похоже, удивлялся Уэлш, дети руководителей учатся смиряться с быстрыми переменами в их жизни и избегать привязанности со своим окружением, как дети военнослужащих, «переезжающие с одного военного пункта на другой. Это как ранняя репетиция смерти. Сегодня ты здесь, а завтра тебя нет. Мы все это так или иначе понимаем».

На самом деле постоянные переезды травмировали Робина, и он все время готовил себя к тому, что в любой момент может случиться следующий переезд. Каждый раз, когда Робин приезжал в новый город и приходил в новую школу, он чувствовал себя неловко. «Я всегда был новым мальчиком, – сказал он однажды. – Это делает тебя другим».

Этот последний переезд в Блумфилд-Хилс в уединенный особняк Стоникрофт был для Робина особенно тяжелым. Здесь было положено начало странному периоду в его жизни, частично проведенному на свободе, а частично – в изгнании на чердаке, где Робин мог искать способы развивать свою неуемную фантазию. Нельзя сказать, что он был непопулярен среди соседских детей, просто детей вокруг было не так уж и много. «По соседству нет других детей, – говорил он. – Я сам себе придумывал друзей. ”Можно прийти с тобой поиграть?“ ”Не знаю, мне надо спросить у себя“. Робин проводил много времени со Сьюзи, няней и горничной, которая помогала им еще в Чикаго, а затем продолжила работать в их семье, когда они переехали в Стоникрофт; с Джоном и Джонни Эчен – темнокожей супружеской парой, прислуживающей семье, и их сыном Альфредом, который был старше Робина на несколько лет и который иногда с ним играл.

Робин преодолевал долгие периоды душевной боли, когда Роб уезжал по делам или на отдых, а Лори уезжала с ним, не осознавая, как эти разлуки сказывались на их сыне. «Я и не понимала, как одинок был Робин, – через много лет признавалась Лори. – Но я должна была быть с Робом. Я ему не доверяла. Давай, не глупи. А Робин страдал, и я этого не замечала. Он много лет провел в одиночестве. Иногда ты думаешь, что ты великолепная мать, а это совсем не так».

Но Робин не был совсем одинок в своем заточении на верхнем этаже. Его неиссякаемая коллекция игрушечных солдатиков переехала с ним в Стоникрофт, и теперь, когда у него появилось больше места где развернуться, и никто не диктовал ему, как в них играть, его вымышленные баталии стали более сложными и витиеватыми. В укрытии на третьем этаже генералы конфедерации могли сражаться с новобранцами с автоматами, а рыцари на конях – с нацистами. Он говорил: «Мой мир заключался в тысячах игрушечных солдат, с которыми я разыгрывал битвы Второй мировой войны. У меня была целая танковая дивизия, 150 танков, и доска размером 10 на 3 фута, которую я засыпал песком для битвы за Гуадалканал».

Также Робин находил утешение и в вечерних выступлениях его любимых комиков, которые стали чем-то большим, чем совместное времяпрепровождение с отцом. Держа кассетный магнитофон перед телевизором, он использовал этот устаревший метод, чтобы записать выступления и иметь возможность воспроизводить их в любое время. Подросток бесконечно слушал эти записи и учился подражать комикам, уделяя особое внимание не только содержанию выступлений, но и тембру и темпу речи, такту и интонации.Комедия стала для него наукой, как химия, и при наличии определенной формулы из языковых инструментов и техник хохот в зале был гарантирован. Если бы Робину не с кем было делиться этими умениями и знаниями, ему бы это стало не нужным. Он говорил: «Мое воображение стало моим другом, моим товарищем».

Робин был зачислен в Detroit Country Day School, элитный многокорпусный институт, основанный в 1914 году. Это было самое строгое учебное заведение из тех, что он посещал: с дресс-кодом для всех студентов, согласно которому они были обязаны носить спортивные куртки, свитера, галстуки и брюки в голубой и золотой расцветке, и девизом на латыни mens sana in corpore sano, означавшим «в здоровом теле здоровый дух».

В старшие классы школы допускались только мальчики, что создавало между ними определенную напряженность. Робин рассказывал, как для того, чтобы успокоить бушующий тестостерон, «привозили целый автобус девочек из женской школы и ставили на танцах перед нами. И как только ты спрашивал: "Это был твой язык?", они загоняли девочек обратно в автобус и увозили. Я бежал следом и кричал: "Подождите, вернитесь, что это такое было? Для чего они нужны?"»