Дэйв Ицкофф - Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться

Всем казалось, что они хорошо знают Робина, даже если они не всегда были в восторге от того, что он делал. Миллионы людей восхищались его щедростью духа, быстротой ума, надеждой, которую он вселял. Некоторые позже потеряли к нему интерес из-за того, что качество его работы ухудшилось, но тем не менее они надеялись, что найдется проект, образ или вспыхнет искра, и Робин снова станет великим, как тогда, когда впервые взорвал публику. И когда его не стало, то всем хотелось, чтобы он задержался с нами подольше.

Дом на углу Опдайк роуд и Вудворд-авеню был не похож на остальные. Это был огромный красивый семидесятилетний однобокий особняк с асимметричным дизайном, чьи крыши и чердаки с дымоходами разной высоты устремлялись прямо в небо. Здесь, в Блумфилд-Хилс, богатом пригороде на севере Детройта, где в сельском комфорте проводили вечера и выходные топ-менеджеры американской автомобильной индустрии со своими женами, детьми и слугами, необычное жилище было важнее, чем просто семья. Дом располагался в загородном поместье, которое занимало примерно тридцать акров бывших фермерских угодий со сторожкой, садами, амбарами и просторным гаражом, вмещавшим порядка двух десятков машин. У него даже было название – Стоникрофт (Stonycroft, «Каменная усадьба») – резкое, пугающее прозвище для спокойного, удаленного уголка. На расстоянии нескольких миль жило несколько соседей, и ничто не нарушало спокойствия их жизни, кроме изредка раздававшихся звуков мячей для гольфа, разрезающих воздух в ближайшем загородном клубе. Все чаще холодный особняк вторил собственной пустоте: арендаторы освободили практически все сорок комнат, которые теперь стояли незанятые, без обогрева и никому не нужные. Но на самом верхнем этаже дома был чердак. А на нем был мальчик.

Огромная усадьба была одним из мест, где жил Робин Уильямс, прежде чем стал подростком. Она стала последней остановкой в бродячем детстве мальчика, когда он курсировал между Мичиганом и Иллинойсом, пока его отец поднимался вверх по карьерной лестнице в Ford Motor. Позже были и другие остановки в этом путешествии длиною в жизнь, которые тоже становились его домом на какое-то время, но не насовсем. Через несколько лет они с родителями уедут из Стоникрофта, но в каком-то смысле Робин никогда не покидал свой чердак. Это была его монополия, где он мог часами оставаться наедине с собой. Пользуясь этой свободой, мальчик делил пространство с вымышленными друзьями, на поле боя устраивал баталии с коллекцией игрушечных солдатиков – целым батальоном, где у каждого солдата был собственный характер и голос. Здесь же он организовывал себе репетиции, во время которых научился мастерски подражать манере своих любимых стендап-комиков, голоса которых он записывал, поднося проигрыватель к телевизору.

Чердак стал площадкой для игр его разума, здесь Робин мог безгранично фантазировать. Он стал его убежищем от мира, его наблюдательным пунктом – местом, откуда мальчик мог следить за происходящим с высоты и где никто не мог его достать. Это было его ужасно одиноким пристанищем, а атмосфера уединенности преследовала Робина даже за пределами этих стен. Из комнаты он выходил с чувством самого себя, что для сторонних наблюдателей было непонятно и непривычно. В комнате с большим количеством незнакомцев Робин был вынужден всех развлекать и делать счастливыми, что заставляло его чувствовать себя бесконечно одиноким в компании людей, которые его очень сильно любили.

Эти основные черты характера достались Робину от родителей и проявились задолго до того, как семья Уильямс переехала в Стоникрофт. Его отец, Роб, был требовательным, прямолинейным, практичным жителем Среднего Запада, героем войны, ценящим тяжелый труд. Его редкие и неохотные похвалы не запомнились Робину на этапе взросления. Зато мать, Лори, была полной противоположностью отца: легкой, беззаботной, чудаковатой южанкой, обожающей Робина и очень внимательной к нему. Но вместе с ее несерьезностью соседствовала непредсказуемость, а ее жизненные установки, так необходимые для Робина, были для него едва ли приемлемы.

В каком-то смысле Робин понимал, что он идеальная смесь родителей, двух абсолютно разных людей, которые, не раз ошибшись на первых этапах, все же нашли точки соприкосновения и прожили вместе всю жизнь. Как позже он вспоминал: «Сумасшествие мне досталось от мамы, дисциплина – от отца».