Сергей Белкин - Игра как жизнь. Часть 2

Об одной из старых школ Мариуполя имеется достаточно много сведений – благодаря местным краеведам и краткому очерку «Школа на Карасьёвке» – об истории Мариупольской общеобразовательной школы №11, опубликованному в 1998 году С. Буровым на сайте «Старый мариуполь» (http://old-mariupol.com.ua/shkola-na-karasevke/).

Вот несколько цитат из этого очерка.

«В отчете мариупольской уездной земской управы за 1884 год дано описание первой карасьевской школы. Она состояла из двух комнат, общая площадь которых составляла 130 квадратных аршин (65.75 кв. метров). Размеры первой комнаты были: длина – 10 аршин (7.1 м), ширина – 7 аршин (около 5 м), размеры второй комнаты соответственно: 9 аршин 13 ½ вершков (около 7 м) и 5 аршин 14 вершков (чуть более 4 метров). Высота помещений – 3 аршина 1 вершок (2 метра 17 сантиметров). В этом же документе отмечалось, что в школе полы были «совсем плохи», что в зимнюю пору из погреба дуло.

В 1892 году, или чуть раньше, Мариупольская городская дума ходатайствовала перед вышестоящими властями о присвоении школе имени митрополита Игнатия. Точную дату удовлетворения ходатайства установить не удалось, но то, что, по крайней мере, в 1905 году она уже именовалась Игнатьевской, подтверждается документами Мариупольский уездной земской управы. Кстати, из этих документов можно узнать, что на 1906—1907 учебный год в нее были назначены (такое назначение происходило ежегодно): попечителем – Илья Эммануилович Юрьев, законоучителем священник Николай Иваницкий, заведующей – Феона Ивановна Фидровская, учителями – Евфимия Власьевна Котова, Никита Федорович Осадчий и Екатерина Фотиевна Калогномос. В 1905—1906 учебном году в школе на четырех отделениях (отделение в нашем понятии – класс) обучалось 249 детей: 136 мальчиков и 113 девочек».

«После революции, в 1918 году Игнатьевская школа утратила собственное имя и получила порядковый номер. Теперь она стала одиннадцатой начальной. К тому времени в ней было пять классных комнат. В 1928 году ее преобразовали в семилетку».

Вот сюда – в начальную 11-ю школу – я мысленно и отправлю Милочку Христофорову. Здесь она будет учиться с 1921-го до 1928-го года. Училась она хоть и не отлично, но достаточно хорошо. Трудности усвоения математики ей помогали преодолевать старшие братья, прежде всего, самый близкий по возрасту Виталий. Виталий учился «на отлично», сохранив эту способность к учебе на всю жизнь.

Из школьных воспоминаний сохранился образ учителя немецкого языка Танненбаум. Это был настоящий, «природный» немец, обожавший свой язык. Характер его был восторженный, сложения он был худого и неуклюжего, ходил высоко подняв голову и на стул садился не глядя. Дети же во все времена одинаковы: в наше время таким подкладывали кнопку, в те времена положили гроздь винограда… Танненбаум, нарядившийся в белые полотняные брюки, разумеется, плюхнулся на виноград и проходил потом весь день с пятном на заднице. Про него же говаривались детские стишки, имитирующие спряжение немецкого глагола (Ich bin, Du bist – Я есть, ты есть…): «Их-бина, ду-бина, полено, бревно, наш немец скотина – все знают давно». Кем и когда сие было сочинено – неизвестно, но, судя по распространенности в русской мемуарной литературе, эти стишки возникли задолго до революции.

Еще немного о школе, украинизации и ее последствиях для меня лично.

Вырезка из газеты «Приазовский пролетарий»

Вырезка из Харьковской газеты

Вырезки из газет, ы 1920-е гг.

Как я говорил, обучение в 20-е годы по всем предметам проходило на украинском языке. Поэтому мама знала много стихов классиков украинской литературы: Шевченко, Коцюбинского, Леси Украинки и т. д. Украинским языком мама никогда в жизни не пользовалась, но, видимо, и не забывала. Как-то раз, в те далекие времена, когда «Голос Америки» глушили, а мне хотелось послушать, его можно было поймать только на украинском языке: эти частоты глушили на Украине, но не в Молдавии. В Кишиневе глушили передачи «Голоса» на русском и румынском, но не на украинском. Я его в общих чертах понимал, но дикторы «Голоса Америки» говорили на усложненном, литературном украинском языке. Как-то я попросил маму послушать это радио вместе со мной, она с интересом согласилась, послушала, а когда я попросил перевести, не сразу поняла, что я хочу: язык был ей понятен настолько, что она как бы не сразу поняла, что это не русский, и я могу что-то не понимать.