Игорь Кохановский - «Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег

В «Добром человеке», первенце Таганки, Высоцкий сыграл как только был зачислен в труппу, срочным вводом, с двух репетиций, роль Второго Бога. Роль комедийная. Затем – роль Мужа, в компании бедняков. И наконец, после ряда исполнителей, прочно вошел в спектакль главной ролью. Летчик Янг Сун: безработный, отчаянный, злой к судьбе и великодушный к героине Зинаиды Славиной – это в начале, а в конце утоленная сытостью душа вытолкнула дремавшее нутро хама, обиралы, подхалима и карьериста. Так и звучит в театре моей памяти сдвоенный текст летчика Суна: вот это от первого, блестящего исполнителя – Николая Губенко, а вот на него набегает голос Владимира. Рисунок роли тот же, а манера хоть и родственная Губенко, но всюду более резкая, цепкая хватка. В третьем акте, обжулив и предав героиню, переодетый из лохмотьев в смокинг торжествующий Янг Сун звонко выкрикивает: «Об этом я должен посоветоваться с Водоносом» – и четко, под аккорды музыки, уходит вправо за кулисы. Идеально отговорив текст Брехта, в этом месте Володя, в плену восторга за своего мерзавца-героя, заговаривался и орал: «…Я должен посоветоваться с водолазом!.. тьфу, с водородом!.. тьфу, с водопадом… с Водоносом!» Последнее бросалось в лицо героине с упреком, будто она повинна в том, что он зарапортовался. При всем том виновник хранил серьез святого гнева, а невинные актеры хохотали за кулисами. Зрители, конечно, тоже.

«Герой нашего времени». Драгунский капитан держится в памяти так: игрок, крикун, забияка. Когда на сцене дуэли Грушницкий-Золотухин малодушничает и не стреляет в Печорина-Губенко, Высоцкий притягивает приятеля к себе и, раскатывая любимую согласную, убийственно бросает ему в ухо: «Ну и дурак же ты, братец!» Кажется, в азарте и бешенстве драгун вот-вот нарушит кодекс дуэли и сам, как муху, подстрелит надменного паршивца Печорина. В «Герое» офицеры (в том числе и мы, трое безымянных) томно пели романс Таривердиева:

Через шесть лет Владимир в этом духе сочинит и исполнит: «Я сжал письмо, как голову змеи, – сквозь пальцы просочился яд измены».

На «Антимирах» в период репетиций царили свобода, равенство и братство – в честь того, что это был внеплановый опус на один вечер. За месяц ночных читок, спевок и соединения номеров (в оформлении из «Героя нашего времени») вдруг сложилось стройное представление. И уже первые зрители наградили нас восторженной реакцией – вот тогда мы и осознали себя человеческой, профессиональной и гражданской (тогда это не было затасканным словом) общностью. В театре моей памяти «Антимиры» возникли из-за Высоцкого. Мы все были равны, а у Высоцкого получилась самая важная роль.

«Десять дней, которые потрясли мир». И в этом спектакле, сыграв много ролей, надевая или снимая полумаски, сплясав и потешно пропев «На Перовском на базаре шум и тарарам» за экраном в группе «Теней прошлого», Володя сменил первого Керенского – Ник. Губенко, достойно сыграв по всем статьям: и по статье драмы, и пластически, и гротескно, и даже лирично, когда, готовясь к побегу, спешно облачаясь в платье сестры милосердия, бывший премьер «нечаянно» прощался голосом меццо-сопрано, совершенно растворяясь в женском образе… это не Высоцкий, это Керенский проявил актерское мастерство, так должны были думать зрители.

«Павшие и живые». Высоцкий сыграл в поэтическом представлении роли Кульчицкого и Гудзенко. В сцене по дневникам Пастернака и Вс. Иванова он пел песню на стихи белорусского поэта – «Каждый четвертый». В 1966 году, спасая в несчетный раз спектакль, Любимов был вынужден пожертвовать очень хорошей сценой – эпизодом о фронтовых мытарствах Эм. Казакевича. Эпизод был срежиссирован Петром Фоменко, как и «Новелла об ополченцах», где Высоцкий изумительно играл простака Алешкина. В шестиминутной новелле характер Алешкина преображался. Поначалу свысока презиравший соседа-очкарика Бурштейна (классическая работа Р.Джабраилова), Алешкин приобретал опыт и терял предрассудки. И, оценив в трудах обороны надежность и силу «интеллигентиков», Высоцкий-Алешкин завершал эпизод резким поворотом в зал и почти навзрыд кричал, словно ругая алешкиных среди публики, словно диктуя впервые эпитафию над самым родным из друзей: «И вот этот интеллигент пошел на фронт и выдержал в рядах дивизии народного ополчения такое, о чем сейчас даже трудно читать… потому он и умер – как боец!»

В новелле о Казакевиче Володя сыграл тупого мерзавца, чекиста-бюрократа, преследовавшего писателя через всю войну. Тот ушел из газеты на передовую, и за ним следовали до 45-го года «дело о побеге» (о дезертирстве) – с одной стороны и приказы об орденах за проявленную доблесть – с другой. Чиновник-преследователь имел южный мягкий говорок и северную ледовитую душу… Он «шил» дело не только в основном тексте, но также и передразнивая слова Казакевича – Леонида Буслаева… Это было и смешно, и жутко, ибо актер хорошо давал понять, что человек-машина, творящий зло от имени власти, – не сценическая частность, а вполне реальная угроза нашей жизни. И чиновники нашего министерства в который раз приняли – и справедливо – «намеки» на свой счет… Словом, на долгом веку нашего спектакля совсем мало оказалось свидетелей этого прекрасного эпизода и этой точной, отличной работы Владимира Высоцкого.